Грязь кладбищенская

– …Вот так оно и получилось. Пришел я в контору к букмекеру около трех. “Золотое Яблоко, – говорю, – может и выиграть”. Сую руку в карман, а затем достаю… А у меня там и фартинга[39] не было…

И вот пробило три. Забег пошел. Золотое Яблоко выиграла, сто к одному. Забираю свои пять фунтов. А девчонка опять мне улыбается, улыбка ясная, от души, без всякого злого умысла. И значит это для меня куда больше выигрыша: “Я тебе куплю конфет, или свожу тебя на фильму, или на танцы… или что тебе лучше?” Такое смущение меня проняло, я и не закончил, что хотел сказать.

“Встретимся с тобой возле «Плазы»”, – говорю. Иду домой. Бреюсь, моюсь, наряжаюсь, в порядок себя привожу. Даже ни капельки для храбрости не выпил. Слишком уж важна была для меня эта ясная улыбка юной непорочной души, без всякого злого умысла…

Прихожу к “Плазе” к семи. И вынимаю свои пять фунтов, чтоб купить ей коробку шоколадок. И шоколадки эти так тронули ее непорочную душу, что улыбка ее была, словно роза в первых лучах утреннего солнца. До чего же обидно, что сам я такой неотесанный!..

– Погоди-ка, я вот тебе зачитаю декларацию, с какой Эмон де Валера обратился к народу Ирландии:

“Народ Ирландии…”

– …Ты сам погоди, я тебе зачитаю воззвание, с которым Артур Гриффит обратился к народу Ирландии:

“Народ Ирландии…”

– …Я в тот вечер выпил дважды по двадцать да еще две пинты одну за другой. А потом пришел домой, прямой, как тростник испанский… Прямой, как испанский тростник, говорю тебе… Отогнал я от пестрой коровы теленка, что был при ней уже два часа, выгнал старого осла из овса у Куррина… И я же связал Томашина. Подвесил я ботинки над очагом и только собрался встать на колени, чтобы прочесть несколько молитв, как тут входит девочка. Сама почти не дышит: “Моя мама велит, чтоб ты шел сейчас же, – сказала она. – Папе опять родина в голову стукнула”.

“Дьявол его побери, нашел тоже время, – говорю. – Я как раз собрался помолиться. Теперь-то с ним какого черта приключилось?”

“Виски-самогонка”, – говорит.

Ну, я вышел. Он там уже ополоумел вконец, и никто в доме не мог его унять. Слабосильное племя, куда деваться. “Ну что, – говорю. – Давайте мне скорей веревку, покуда он не схватился за топор. Вы что, не видите, он уже на него косится…”

– Я это хорошо помню. Я как раз вывихнул себе лодыжку…

– …А игра была наша.

– Чего уж там ваша. Если бы мина не разворотила дом…

– “ … Я вымыл лицо туманом прохладным,
Ветром волосы я расчесал…”

Нет, это все еще неправильно, Куррин. В этой строчке что-то не ложится в размер. Погоди-ка, погоди:

“Я вымыл лицо туманом прохладным…”

Это вот красиво, Куррин. Я уже использовал такой ход в “Золотых звездах”. Постой-постой… Теперь послушай, Куррин:

“Я вымыл лицо туманом прохладным,
Ветрами волосы я расчесал…”

Вот так отлично. Я знал, что в конце у меня все сложится, Куррин… Ты еще слушаешь?

“Я вымыл лицо туманом прохладным,
Ветрами волосы я расчесал,
Шнурки были радуги светом отрадным…”

Постой, Куррин, постой… Эврика!..

“И пояс Плеяд штаны мне держал”.

Я знал, что у меня сложится, Куррин. Послушай еще раз всю строфу…

– Разрази тебя дьявол, кончай ты людей изводить. Уже год тянешь из меня душу своими бессмысленными стихами. У меня и без того забот полон рот, прости, Господи: старший сын завел дружбу с дочерью Придорожника, и жена моя, надо полагать, задумала отдать ему большой кусок земли. Вдобавок ко всему я даже не знаю, кто прямо сейчас топчет мой овес: старый осел Проглота или скотина Придорожника…

– Твоя правда, Куррин. Какого же черта они не похоронили этого грязного мерзавца на Восточном кладбище. Ведь там похоронен Майк О’Донелл, который написал “Песню репы” и “Спор цыплят из-за зернышка овса”…

– И Большой Микиль Мак Коннали, что написал “Песню Катрины” и “Песню Томаса Внутряха”…

– И “Песнь котов”. “Песнь котов” – это прекрасное стихотворение. Уж тебе-то никогда такого не сочинить, мерзавец…

– …Шестью восемь – сорок восемь; восемью семь – пятьдесят четыре… Вы меня совсем не слушаете, Учитель. Ум у вас теперь все где-то блуждает… А я нисколько не развиваюсь! Так вы сказали, Учитель? Ничего удивительного, Мастер, вы же совсем не обращаете на меня внимания… Ответьте мне лучше, сколько там этих таблиц, а, Учитель?.. Это уже всё? Вот бы так! Тогда – ух ты, тогда я могла бы считать до ста… до тысячи… до миллиона… до квадриллиона… В любом случае, у нас же куча времени, чтоб все их выучить, сколько б их там ни было, Учитель. Я всегда слышала, что на кладбище времени хватит. А Тот, Кто создал время, создал его достаточно…