Грязь кладбищенская

А то, что Майринь собирается стать школьной учительницей, это замечательно. Нель и Мэг, дочь Бриана Старшего, просто с ума сойдут: в нашем доме будет теперь учительница, а в их-то нет. Надеюсь, учительницы зарабатывают большие деньги. Я-то постоянно про такое слышала. Надо мне будет спросить у Старого Учителя, сколько зарабатывала его жена. Кто знает, может, у Майринь получилось бы учить в нашей школе, если, скажем, жена Старого Учителя уедет или с ней еще что случится. То-то мы отыграемся на Нель. Майринь будет приходить поутру в церковь каждое воскресенье в шляпе, с парой перчаток, с зонтиком, а под мышкой у ней Преер-бук[57] размером с корзинку для торфа. Станет подниматься на галерею вместе с Сестрой Священника и играть на фортепьяно. Вот тогда-то Нель и Мэг, дочь Бриана Старшего, пусть себе зубы до корней сотрут от зависти, если, конечно, еще будут среди живых. Хотя, говорят, это от священника зависит, кого назначат учительницей. Если и так, то даже не знаю, что сказать. Больно уж Нель с ним дружна… Да только кто знает, может, он вскоре уедет или уйдет в мир иной…

И эта бестолочь, Патрикова жена, до сих пор хворает. Просто удивительно, что она еще не померла. Но после следующих-то родов помрет точно…

Жалко, что я не расспросила Шона Лиама про торф, и про сев, и про свиней, и про телят, и как там сейчас поживает лиса. Надо было его расспросить обо всем, что меня тревожило… Только какой смысл спрашивать человека о чем бы то ни было, если он сразу начинает болтать про старое сердце? Ну, теперь-то мне легко представится случай с ним поговорить. Наверняка проскользнул и затаился где-нибудь прямо здесь…

– …Терпение, Колли. Имей терпение, послушай меня. Я писатель…

– Погоди, мил-человек, дай мне закончить мою историю. “Вот негодяй! – говорит Финн. – И как только ему в голову пришло оставить Нив Златовласую с несчастным своим отцом, особенно когда его ночи стали столь одиноки с тех пор, как Грайне, ветреная дочь Кормака, сына Конна, сбежала с Большим Маканом, сыном Черного Воина, из священных лесов Фианны[58]…”

– …Самый сложный человек, с которым я вообще имел дело по линии страховки, – это Старый Учитель. Нет такой уловки, к которой я бы не прибегнул. Я заходил к нему и с юга, и с севера, и от солнечных морей, и от заснеженных гор, и с подветренной стороны, и с наветренной. И в клещи его брал, и в кольцо, и молотом бил, и копьем Кухулина, и взрывом атомной бомбы. Аки льстивый щенок – и аки тать в нощи. С полными кораблями людской добродетели – и с полным брюхом сатиры, достойной Брикриу[59]. Я засыпал его приглашениями в гнездо Пядара Трактирщика. Даром давал ему сигареты и бесплатно возил на автомобиле. Приносил ему последние известия о намерениях школьных инспекторов и сплетни о шашнях между учителем и учительницей с Травянистого Нагорья. Я рассказывал ему соблазнительные истории о юных красавицах…

Но все без толку. Он опасался, что если подпишет у меня страховой полис, то его это разорит. И никто не мог убедить его расстаться хотя бы с фартингом…

– Ну, я смог…

– Смог. Вот и я смог тоже. Погоди. Он был самым отъявленным сквалыгой из всех, что когда-либо носили плащ. Он был таким ушлым, что мог бы пасти мышей на перекрестках, как говорится. Никогда в своей жизни он не решился ни на один безрассудный поступок, кроме единственной поездки в Лондон, когда учителя получили прибавку…

– Тот самый раз, когда он побывал в ночном клубе.

– Точно. И оставшуюся часть жизни провел, рассказывая мне об этом и предупреждая меня держать язык за зубами. “Лишь бы священник или Учительница не услыхали об этом!” – говаривал он…

И вот он женился на ней – на Учительнице.

“Возможно, – сказал я себе, – мне удастся пробудить в нем теперь некое благородство. Учительница могла бы стать мне большим подспорьем. Если бы только удалось ее обольстить. А обольстить ее можно”. Нет на свете женщины, в которой не нашлось бы хоть немного тщеславия. Просто надо суметь его обнаружить. Я не провел бы столько времени, продавая страховки, если бы этого не знал.

– Я тоже это знаю. Женщинам легче продавать, чем мужчинам, лишь бы у тебя голова на плечах водилась.

– Пришлось дать ему некоторое время, чтобы новизна супружеской жизни немного поблекла. Но слишком много времени оставлять я ему тоже не хотел, потому что тогда он, пожалуй, уже не был бы столь восприимчивым к советам жены и начал бы проявлять безразличие к ее чарам. Страховщики это знают…

– И продавцы книг тоже…

– Я дал ему три недели. Настало воскресенье. Он и она сидели перед домом после обеда. “Ну вот и я, хитрец, – говорю я про себя. – Клянусь костями своих предков, сегодня я тебя пройму!.. Целая рабочая неделя и отметки, о которых ты вечно твердишь, все позади. Ты накормлен до отвала, жена рядом благосклонно настроена, а значит, сыграть с тобой в эту игру мне будет проще, чем в другой раз…”