Грязь кладбищенская

– Понимаю… Погоди минуту… Молодец! Дай скажу… Колли, есть у тебя хоть капля разума, дай скажу… Ты когда-нибудь видал макушку у пинты пива? Там пена, да? Дрянная, бесполезная пена. И все-таки чем ее больше, тем жаднее человек дорывается до пинты, а когда дорвется, то пьет ее до конца, вместе с осадком, хоть и чувствует посторонний привкус. Вот теперь ты видишь, Колли, что такое начало, середина и конец рассказа?.. Главное, не забудь, Колли, что конец должен оставлять горький привкус во рту, вкус священного напитка, желание похитить огонь у богов и отведать еще кусочек запретного плода… А теперь взгляни, как я бы закончил рассказ “Перезакат солнца”, – тот, над которым я работал, как раз когда внезапно скончался от приступа в судорогах сочинительства: “И едва только девушка произнесла это роковое слово, он развернулся и вышел прочь из душной комнаты на свежий вечерний воздух. В небе было черно от плотных облаков, надвигавшихся из-за моря. Мелкое пристыженное солнце вгрызалось в землю за холмами Старого Села…” Вот здесь tour de force[22], Колли: “мелкое пристыженное солнце вгрызалось в землю”. И конечно, мне не стоит лишний раз напоминать тебе, что финальная строчка после завершающего слова должна быть обильно насыщена многоточиями, авторскими многоточиями, как я их называю… Но, может, ты проявишь немного терпения, Колли, и послушаешь – я прочту тебе весь рассказ…

– Погоди немного, мил-человек, теперь я тебе расскажу историю: “Давным-давно жили-были три мужика…”

– Колли! Колли! Ну нет же никакого искусства в этих словах – “давным-давно жили-были три мужика”. Это избитое начало… Вот что, Колли, потерпи минуточку и дай мне сказать. Я полагаю, что я писатель…

– Закрой пасть, пузатый горлопан! Рассказывай, Колли…

– Давным-давно жили-были три мужика, и очень давно это было. Жили-были три мужика давно…

– Давай, Колли, давай…

– Жили-были три мужика давным-давно… Ну правда, жили-были три мужика давным-давно. А дальше я не знаю, что с ними сталось…

– …“«Клянусь я Книгой[23]

, Джек Мужик»”…

– …Пятью одиннадцать – пятьдесят пять; пятью тринадцать… пятью тринадцать… Это мы и не учили вовсе… А дальше, наверное, Учитель, я и не знаю!.. Пятью семь… Вы меня про это спрашивали, Учитель? Пять на семь, да? Пять на семь… на семь… Погодите маленечко… Пятью один – пять…

6

– …Только я не понимаю, Муред. Честной двигарь[24], не понимаю. Она поносила меня – Катрина Падинь, я имею в виду, – грязным словами перед Старым Учителем. За что же, я ведь ей ничего не сделала? Тебе известно, Муред, что я никогда не сую носа в чужие дела, а всегда занята культурой. И крест надо мной такой видный, смашин[25], как Учитель говорит. И меня оскорблять, Муред!..

– Самое время тебе, Нора Шонинь, хорошенько поупражняться в том же языке, что у Катрины.

– Ну оныст[26], Муред…

– …“Словно угорь из садка, так Катрина ловка
Цапнуть за волосы Нору Шонинь…”

– Но она всегда ко мне придирается. Не понимаю я. Оныст…

– …“Чуть забрезжит с утра, Нору Шонинь быстра
Так Катрина кромсать, словно рыбу…”
“«Моя дочка мила и за Патрика шла
Вам хибару украсить приданым»…”
“«Ты, Катрина, горда, в тебе нету стыда,
Ты всегда меня рвешься позорить»…”

– …И она все врет, Муред! Оныст ту Год![27] Как ты думаешь, что она говорила Доти… Доти, а, Доти!.. Что Катрина Падинь тебе говорила про меня…

– Сохрани и спаси нас, Господи, на веки вечные. Да я вовсе не знаю, кто вы такие. Экая жалость, что они не отнесли мои бренные останки на восток от Яркого города и не положили меня в землю на Дивных Лугах Восточного Голуэя, у храма Бреннана, вместе с моими предками…

– Доти! Я тебе уже говорила, что такие речи – это “вздорные сантименты”. Что сказала Катрина?..

– Самые гнусные ее речи из тех, что я слыхала, были про ее собственную сестру Нель. “Пусть вперед нее ни один покойник в кладбищенскую землю не ляжет!” Так она и сказала. Вы никогда не услышите подобных речей на Дивных Лугах.

– Доти! А что же обо мне…

– О твоей дочери.

– …“«Ни плаща, ни рубашки к свадьбе у замарашки,
Я платила за все из кармана»…”

– Она говорила, что вы все из рода Грязные Ноги и что всех вас обсели вши…

– Доти, де грясь[28]…

– И что, бывало, моряки…

– Parlez-vous francais, Madame, Mademoiselle…

– Оревуарь! Оревуарь![29]

– Mais c’est splendide. Je ne savais pas qu’il y avait une…

– Оревуарь. Честно, Муред, если бы Доти меня не знала, она могла бы всему этому поверить.