Грязь

Всякий раз, когда Шерон оставляла тур, Оззи возвращался к полному разложению. В Нэшвилле (Nashville) он по всем стенам ванной Томми размазал дерьмо. В Мемфисе (Memphis) они с Винсом украли автомобиль с ключами, висевшими в замке зажигания, терроризировали пешеходов на Бил Стрит (Beale Street), а затем расколотили его, выбив стёкла и распоров обивку. Несколько дней спустя, случилось так, что мы приехали в Новый Орлеан (New Orleans) на вторую ночь Марди Гра (Mardi Gras — праздник масленицы с красочным карнавалом). Весь город стоял на ушах. Томми, Джейк И. и я ввязались в поножовщину в баре на Бурбон Стрит (Bourbon Street), в то время как Винс и Оззи совершали поход по стрип-клубам. Когда все мы возвратились в отель, пьяные и перемазанные кровью, Мамочка уже ждала нас: Шерон прилетела в город, и она снова запретила нам болтаться с Оззи.

Иногда, когда Шерон уезжала, Оззи был сломлен, словно ребёнок, потерявший свою мать. В Италии он купил резиновую надувную куклу, пририсовал ей усы Гитлера и держал её в задней комнате нашего автобуса. На пути в Милан он всю дорогу разговаривал с ней, будто она была его единственным другом. Он рассказал кукле, что существует некий заговор, все настроены против него и разработали план с целью убить его. Когда он вышел на сцену той ночью, на нём были гестаповские сапоги, шорты, лифчик и белый парик. Поначалу казалось, что он в полном порядке, но после нескольких песен, он быстро изменился и начал плакать. “Я — не животное”, — рыдал он в микрофон. “Я — не наркоман”. Затем он попросил прощения у публики и ушёл за кулисы.

Той ночью в гостиничном номере, который делили Мик и я, он спросил, может ли он воспользоваться нашим телефоном. Он снял трубку и сказал, “Англию, пожалуйста”.

Я выхватил трубку у него из рук и повесил её на место. “Чувак, ты не можешь звонить в Англию. У меня нет таких денег”.

Тогда он перевёл оплату звонка на отвечающего абонента. Шерон приняла звонок. “Я просто звоню, чтобы сказать тебе, что я хочу развода”, — сказал Оззи так трезво и серьезно, как только мог.

Глава пятая

ТОММИ

«МАНЕКЕНЩИЦА С ЮГО-ВОСТОКА УЗНАЕТ О ТОМ, ЧТО РЕВНИВЫЙ ХАРАКТЕР ВЕДЁТ К НЕПОМЕРНЫМ СЧЕТАМ ОТ СТОМАТОЛОГА»

Кто-то сказал мне, что на вечеринке в Голливуде будут горячие цыпочки-манекенщицы. Ну, вы понимаете, что я не мог там не присутствовать. Вот так я и познакомился с Хани. Первое, на что я обратил внимание — на что я всегда обращаю внимание в первую очередь — были её огромные титьки. У неё было потрясающее тело с изгибами модели — которой она, собственно, и являлась. У неё было симпатичное лицо, но оно не было мягким и утончённым — оно было покрыто не физическими морщинами, а, скорее, более тонкими, эмоциональными. Я вошел с ней в ванную комнату, чтобы нюхнуть немного кокса, а следующее, что я помню, было то, как я покидал её ванную только следующим утром.

Всё должно было на этом и закончиться. Но, чувак, я как всегда всё испортил: я слишком открыт, слишком легко ведусь, слишком готов трахаться и всё время влюбляюсь. Я запал на Бульвинкля, потому что она могла кончать, как скаковая лошадь, и я потерял голову от Хани, потому что она была моделью, и мне льстило уже одно то, что со мной будет разговаривать настоящая модель. Но я никогда не делал шаг назад, чтобы сначала присмотреться, что они представляют из себя на самом деле: чувак, я, наверное, точно кретин.

Как и Бульвинкль, Хани была чудовищно ревнива. Однажды ночью в «Трубадуре», одна девочка подошла ко мне сзади и ущипнула меня за задницу. Даже не задавая вопросов, Хани, мать её, обошла вокруг стола и засунула свою сигарету прямо в глаз девчонке. Затем Хани вывела её на улицу, заломила ей руку за спину и, чёрт подери, сломала её. “Посмотрим, как ты его теперь ущипнёшь”, - прошипела она и ушла. Я видел эту девочку в «Радуге» двумя неделями позже. Она была так напугана, что даже побоялась сказать “привет”.

И что ты думаешь, я сделал после этого, чувак? Я стал жить вместе с Хани. Мы нашли квартиру на Гауэр Стрит (Gower Street) в Голливуде. В день, когда я пришел домой и принёс мои первые золотой и платиновый диски «Shout at the Devil», она приревновала к фотографии какой-то девчонки, которую нашла у меня, и запустила в меня тарелкой, которая попала в стеклянный футляр с золотым диском и разбила его.

Я никогда не был таким ревнивым, как она. На одной из вечеринок RTB мы все сидели в джакузи. Она делала мне минет, а затем я сказал ей пососать у RTB. Я думал, что это хороший деловой ход: заслужить расположение со стороны продюсера. Конечно, я был слишком обдолбан, чтобы помнить о том, что он был абсолютно равнодушен к такого рода дерьму. Казалось, что на своих вечеринках он никогда не интересовался ни девочками, ни наркотиками.

Единственный раз, когда я взбесился, был во время тура Оззи. Мы были в Баффало (Buffalo), я был в таком восторге, потому что впервые в своей жизни увидел снег. За сценой ко мне подошел фанат и сказал, “Эй, чувак, у твоей жены такая потрясающая щель. Ты — просто счастливчик”.