Грязь

Что касается меня, после года принудительной трезвости, тюрьмы, психотерапии и раскаяния, пришло время со всей ответственностью немного позабавиться. Я привёз в дом нескольких приятелей и, вместо того, чтобы купить мебель, мы соорудили яму с грязью для женской борьбы рядом с бассейном. Я пригласил всех наркодилеров, которых я знал, чтобы они зависали в моём доме, потому что везде, где были наркотики, были девочки. На одну из моих вечеринок зашла кучка парней в костюмах, которых я не знал. Когда они уходили, один из них вручил мне кусок кокаина (rock of cocaine) размером, наверное, с мяч для гольфа, приложил руку к своей шляпе и сказал, словно он был Крестным отцом или кем-то в этом роде, “Спасибо за ваше гостеприимство”. После этого он стал бывать в моем доме каждую ночь. Его звали Уити (Whitey), торговец наркотиками, который, наверное, с’едал больше кокса, чем продавал. Гость дома, который никогда не уходил. Он провёл какое-то время в Нью-Мексико (New Mexico) и довольно скоро начал приводить своих тамошних приятелей, особенно, бандитски выглядящего, добродушного, давно не мывшегося мужика по имени Рэнди Кастэлло (Randy Castillo). Одни ночи заканчивались большим количеством девочек в нижнем белье и Уити, Рэнди и другими избранными друзьями в плавках; в другие ночи я привозил дюжину девочек из «Тропикана» («Tropicana»), чтобы они боролись голыми для меня и моих приятелей. Я ужасно хотел забыть о прошлом годе, перестать быть Винсом Нейлом и стать кем-нибудь ещё, например, Хью Хефнером (Hugh Hefner — основатель и владелец журнала «Playboy»).

Глава десятая

ТОММИ

«ВОСПОМИНАНИЕ О ГЛУПОЙ ВЫХОДКЕ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ОЦЕНКОЙ ПЕРЕМЕН В ХАРАКТЕРАХ И ТЕМПЕРАМЕНТЕ НАШИХ ГЕРОЕВ, ПОКА ОНИ ПРОДОЛЖАЮТ СВОИ ДОБЛЕСТНЫЕ ИСКАНИЯ»

Никки, наш охранник Фрэд Сондерс (Fred Saunders) и я два дня бухали, нюхали кокс и “собирали грибы” (take mushrooms — принимать наркотик псилоцибин — психоделик, выделенный из особых грибов). Мы были где-то в Техасе (Texas). Окно было открыто, и ветер колыхал занавески в комнате. Вдруг до нас донёсся звук. Чугачухчухчух Чугачухчухчух. Прикинь, чувак, мимо проходил поезд. Никки посмотрел на меня. Я посмотрел на Никки. Нам даже не нужно было ничего говорить: мы находились в том фантастическом состоянии, когда наши мозги работали в полной синхронности.

“Бежим”, сказали мы друг другу, но не вслух, а телепатически.

Фрэд тоже прочёл наши мысли и заорал, “Нет, нет, нет!” Но мы уже выскочили, оставив его стоять в облаке пыли. Мы промчались через прихожую в лифт, изо всех сил стараясь поволновать Фрэда, потому что он никогда бы не допустил этого. Мы рванули через вестибюль, а затем через длинную, наманикюренную лужайку перед отелем. Мы бежали так быстро, как только могли, пока не почувствовали, что наши легкие вот-вот взорвутся. Фрэд бежал в паре сотен ярдов позади нас, вопя, “Нет, вы, засранцы! Нет!”

Но мы продолжали бежать, пока не увидели впереди поезд, с пыхтением удалявшийся от нас по рельсам, быстрый, как сука. Я сделал рывок и поравнялся с ним.

“Давай, Никки! Давай!” вопил я. Он задыхаясь, всё ещё бежал сзади.

Я схватился за маленькую металлическую ручку позади одного из вагонов, и поезд, дёрнув, оторвал меня от земли. Я поставил ноги на ступеньку в днище вагона и вскарабкался на неё.

Никки почти догнал. “Давай, чувак. Поднажми!” кричал я. Он нырком уцепился руками за ступеньку, на которой я стоял. Теперь поезд тащил его по земле, его тело извивалось, а ноги волочились по грязи. Я схватил его за руку и вытянул наверх.

“О, Боже, чувак! Это — лучшее, что может быть!” проорали мы оба телепатически. “Мы в самый раз успели на наш первый долбаный поезд!”

Но затем, когда мы увидели Фрэда и гостиницу, исчезавших вдалеке, волнение постепенно начало охватывать нас. Мы не имели понятия, где, чёрт возьми, мы находимся, куда мы едем, и у нас не было с собой никаких денег. Поезд набирал скорость, пыхтя и двигаясь всё быстрее и быстрее. Мы испуганно посмотрели друг на друга. Нам придётся слезать отсюда. Поезд, казалось, не имел ни малейшего намерения останавливаться в ближайшее время. Мы не могли себе этого позволить: на следующий день было намечено шоу.

“Ладно. Давай. Раз, два, три”, подумал каждый из нас. И на “три” мы оба спрыгнули на землю, кувыркаясь по камням, оставлявшим ушибы, рубцы и ссадины по всему телу. Мы побрели по рельсам домой и добрались, наконец, до отеля, когда солнце уже взошло.

До тура «Theatre of Pain» мы никогда бы его не отпустили. Мы позволили бы этому поезду, если бы он мог, увезти нас на край Света. Мы никогда не задумывались о чем-либо прежде, чем сделать это. Мы думали об этом только когда: (A) было уже слишком поздно или (Б) кто-то уже пострадал.