Грязная история

— Вы хорошо говорите по-французски? — бросил он мне через плечо.

— Более чем.

— Это большой плюс. «Синэ-Таранто» — международная компания. Месье Гутар, личный помощник продюсера, — француз. Насколько я понимаю, на других языках он говорит неважно. Мистер Эмил Хейк, продюсер и директор, знает несколько языков, но не греческий. Не могу сказать точно, какой он национальности. Может, швейцарец, поскольку живет в Швейцарии. Кинооператор и его помощник — итальянцы. Но вы будете работать с месье Гутаром. И сначала мы увидимся с ним.

Месье Гутар оказался тем самым блондином с мощными руками.

Как только мы приблизились к столику, он вскинул голову, но не встал, когда Геннадио меня представил. К моему облегчению, он лишь слегка пожал мне руку: эти заросшие рыжеватыми волосками огромные лапы могли запросто переломать кости. Гутар кивком предложил мне сесть.

У него были бледно-голубые глаза, короткая шея и гладкое лицо, почти такой же циклопической лепки, как и руки. Все выдавало в нем человека, привыкшего командовать: рот словно бы нарочно приспособлен, чтобы налагать взыскания, а глаза — наблюдать за тем, как они исполняются. Сдержанная усмешка, как я вскоре понял, никогда не сходила с тонких губ Гутара, но доверять ей не стоило: единственное, что развлекало этого типа, — чьи-либо неудобства и неприятности. Он окинул меня таким взглядом, что я смутился и поймал себя на том, как неуверенно и заискивающе улыбаюсь в ответ на его змеиную усмешку. Должен признать, что Гутар нагнал на меня страху с первого мгновения нашей встречи.

Сначала говорил только Геннадио. К моему удивлению (и поймите меня правильно, это и впрямь стало неприятным сюрпризом), он представил меня как мужа Ники. Конечно, он называл ее «исполнительницей танца живота». Да, Ники действительно его исполняет, но большинство людей не осознают, что в арабских странах танец живота — вовсе не приманка для посетителей ночных клубов, а в высшей степени почитаемое искусство. Сама Ники использует выражение «экзотические танцы», чтобы со всей определенностью подчеркнуть это различие.

Я объяснил все это своим нанимателям.

Геннадио чопорно улыбнулся:

— Как я вам объяснил, месье Гутар, в этом отношении Симпсон — истинный знаток.

Гутар продолжал расчленять меня острым взглядом.

— Какая разница, как это называется? — фыркнул он. — Если танец выглядит точно так же и производит то же впечатление на зрителей, слова — просто шелуха.

По всему видно, он был человеком дела — но дела какого рода? Даже в те первые минуты нашего знакомства инстинкт подсказывал мне, что прежде этот тип не имел никакого отношения к кинематографии.

Гутар допил остававшееся в бокале вино и, к моему облегчению, наконец перевел взгляд на Геннадио:

— Он знает, что должен делать?

— Только в общих чертах. Я подумал, будет лучше, если вы сами дадите необходимые указания.

— Этим займется босс. Он знает, что ему нужно. А мой долг — обеспечивать правильное исполнение. — Гутар встал. — Давайте присоединимся к нему.

Мы вышли из ресторана.

— Хотите, я отвезу вас на своей машине? — спросил я Геннадио.

— Нет, машина нам ни к чему.

Маклер повел нас по набережной, потом по ступенькам к воде, где стоял катер, на котором он возил товары. Очевидно, услуги, оказываемые «Синэ-Таранто», включали и яхту.

Судно, старая шестидесятифутовая яхта с квадратной трубой, стояло на якоре в дальнем конце гавани, напротив яхт-клуба. У свисавшего с борта узкого трапа стоял матрос с крюком наготове, чтобы придержать на месте катер, пока мы перебираемся на яхту. Гутар зашагал к кормовой части палубы, где под навесом из брезента стояли два столика и несколько парусиновых стульев. Там собрались трое мужчин и темноволосая молодая женщина.

Двое мужчин играли за столом в карты. Окинув нас безразличным взглядом, они тотчас вернулись к своей игре. Это были кинооператор и его помощник, итальянцы. Чуть поодаль в шезлонгах полулежали с бокалами в руках Эмил Хейк и некая молодая особа (как потом выяснилось, его любовница). Она казалась воплощением юной невинности, но очень скоро мне стало ясно, что впечатление это как нельзя более обманчиво.

Хейк был приблизительно моих лет и отчасти того же физического типа — смуглый, лысеющий господин с небольшим животиком, орлиным носом и полным, резко очерченным ртом. Однако на этом сходство заканчивалось. У меня волосы — каштановые с проседью, у него — иссиня-черные; мои движения всегда неторопливы и взвешенны, Хейк порывист и скор; я говорю как образованный англичанин, у продюсера же выговор резкий и гортанный, на каком бы языке он ни изъяснялся. Вдобавок он носил кучу драгоценностей: золотой браслет, два золотых кольца и золотую цепочку с медальоном, украшенным гравировкой «Св. Христофор». Карман рубашки и носки черных шлепанцев были помечены вышитыми золотом инициалами. Во рту Хейка сверкали два золотых зуба.

Продюсер выпрямился в шезлонге, но не встал, когда меня ему представили, и даже не протянул руки — лишь махнул в сторону своей компаньонки:

— Мой помощник и технический советник мадемуазель Кауфман.