Элиас Муньос, американо-аргентинский босс «Лос-Гатос Негрос», к которому ты ходишь на все его вечеринки с наркотиками, поднимает свой бокал за меня.
— Хорошо сказано, Юлий. Проницательно, как всегда.
Я склоняю голову к нему в молчаливой благодарности, когда официантка топлесс подходит со свежим стаканом узо. Я осторожно проверяю свои наручные часы и вздыхаю, глядя на дисплей.
10: 07 вечера.
Твою мать.
Борюсь с желанием провести рукой по глазам и устало вздыхаю. Эта встреча продлится до глубокой ночи, и я застрял в комнате, полной возбужденных мужчин, когда я мог бы быть в своей постели, спать рядом с ходячим влажным сном.
Похоже, что сегодня ночью время будет двигаться медленнее, чем когда-либо.
Мои пальцы стучат по твердому мрамору стола, и я смотрю на стену, думая о том, что Алехандра, возможно, скажет мне завтра. Теперь меня уже ничто не шокирует. Все, на что надеюсь, — это то, что я смогу использовать, чтобы помочь освободить ее.
Я хмурюсь, от этого слова.
На мой взгляд, свободу переоценивают.
Человек говорит нам, что у нас есть свобода слова, но карает нас, когда мы говорим что-то, что не соответствует его идеалам. У нас есть свобода идти туда, куда нам заблагорассудится, но нам говорят следовать по пути, проложенному для нас. Нам велят говорить то, что мы думаем, но постоянно зашивают рот, приказывают слушать тех, кто, по-видимому, знает лучше.
Нет.
Свободу определенно переоценивают.
Кроме того, вряд ли Алехандра когда-нибудь станет по-настоящему свободной. Ей будет позволено попробовать свою свободу через меня. Цена будет очень высока, и когда придет время, я отдам ее, и что-то мне подсказывает, что Алехандра будет чертовски зла, когда все это всплывет наружу.
Для меня не очень хорошо то, что я скрываю это от нее, но нутром чувствую, что после того, как дым рассеется, она примет мой жест за то, чем он является на самом деле. Высший акт защиты.
Минуты текут медленно, и я ни с кем не пытаюсь завязать разговор. Я и в лучшие дни не очень-то разговорчив. Отвлекаюсь, когда в комнату входит женщина в черном костюме и, нагнувшись, говорит что-то на ухо Луке Павловичу, прозванному всеми женщинами хорватской сенсацией, владельцу заведения, в котором мы сейчас сидим. И потому, что я не смотрю на него, то пропускаю хмурый взгляд, который он бросает в мою сторону.
— Юлий, брат мой. — С другого конца стола он чуть ли не рычит: — К вам посетитель.
Тишина, достаточно ясная, чтобы услышать, как падает булавка.
Все глаза устремлены на меня.
Ну и черт с ними.
Это нехорошо. Главное правило нарушено. Вы никогда не раскрываете Место встречи, и, видит Бог, я этого не делал.
Я не могу скрыть своего замешательства.
— Прошу прощения?
Женщина стоит рядом с Лукой и передает сообщение.
— Вас хочет видеть один джентльмен, мистер Картер. Он ждет вас в конференц-зале номер два.
Мой взгляд останавливается на Луке, и я отвечаю спокойно:
— Клянусь, я не знаю, что это такое. Я ни одной чертовой душе не сказал, где буду сегодня вечером.
Выражение моего лица отобразило мою честность, потому что после долгих секунд пристального разглядывания Лука расслабляется. Он поднимает свой бокал, делает глоток и ставит его обратно на стол.
— Тогда, конечно, — он машет рукой в сторону двери, — позаботься о своем неожиданном госте.
Я встаю, поправляю куртку и выхожу из комнаты. Идя по коридору, останавливаюсь, когда подхожу к двери с жирной цифрой два на ней. В глубине души задаюсь вопросом, не является ли это подставой. Интересно, этот человек — Джио? Бессознательно лезу в нагрудный карман пиджака и хватаюсь за ручку своего пистолета сорок пятого калибра, вынимаю его из кобуры и на всякий случай держу рядом с собой.
Без дальнейших промедлений открываю дверь, готовый встретить любую судьбу, которая ждет меня за ней.
У окна от пола до потолка, повернувшись ко мне спиной, стоит высокий человек и смотрит вниз на улицу. Он произносит скрипучим голосом:
— Закрой за собой дверь.
Так я и делаю, но пока не желаю расставаться со своим оружием.
Я иду дальше в комнату, оглядывая высокого джентльмена. Одет в хорошо подогнанный серый костюм цвета бронзы, его волосы цвета соли с перцем уложены так, как надо. Когда он наконец поворачивается ко мне, я хмурюсь. Его карие глаза с опущенными веками, очертание бровей, лицо — все это мне знакомо, но я не могу вспомнить точно. Но не думаю, что встречал этого человека раньше. Ему должно быть уже под шестьдесят.
— Могу я вам чем-нибудь помочь?
К моему удивлению, старик смотрит на пистолет в моей руке и вздыхает.
— Убери это, мальчик. Ты же кому-нибудь глаз выколешь.
С озадаченным видом делаю то, что мне говорят, чувствуя себя маленьким мальчиком, которого отчитывает дядя.
Он внимательно наблюдает за мной, и когда мое оружие исчезает из виду, его выражение лица смягчается, морщинки вокруг глаз складываются в легкую улыбку. Держа в руках лист бумаги, он показывает:
— Мои мальчики должны были убраться, и мы сняли много этих вещей, но я должен был пропустить несколько.