Грязные Гнилые Хиппи

Дэн Фергюсон просто уселся на свой обычный субботний утренний лёгкий завтрак, когда услышал волнение со своего двора. Завтрак состоял из одного кусочка бекона и одного кусочка слегка намазанного маслом тоста. Это было далеко от самых плотных завтраков, которыми он наслаждался бóльшую часть своей жизни, но он питался так уже много лет, и ему пришлось начать думать о своём здоровье. Так доктор и Хелен, его жена почти на протяжении сорока лет, продолжали говорить ему. Он предположил, что они были правы. Знал это, на самом деле. Знание этого и помешало ему пропустить ад из этой ежедневной стопки намазанных маслом блинчиков и сопровождающих их груд бекона и яичницы-болтуньи.

Он наслаждался этим единственным ломтиком бекона, как, по его мнению, русский олигарх мог насладиться самой прекрасной икрой, затягивая процесс как можно дольше, принимая небольшие порции и медленно пережёвывая их. Он с нетерпением ждал вкуса сегодняшнего великолепного бекона почти сразу после пробуждения, но казалось, что это почти оргазмическое ощущение придётся немного отложить, потому что собака лаяла не переставая.

- Хелен!

Его жена ушла в ванную комнату в своей спальне после того, как поставила перед ним тарелку с завтраком. Вероятно, у неё там работал вентилятор, чтобы скрыть пукающие звуки старой изящной дамочки. Поэтому было крайне маловероятно, что она могла слышать его, но он всё равно пытался позвать её в надежде, что ему самому не придётся проверять шум. Он снова позвал её, но она так и не ответила ему в течение следующих секунд.

Тишина.

Вздыхая и ворча, он отодвинул свой стул от шаткого старого стола для завтрака и облокотился на него, в очередной раз удивившись от того, как напряглись его колени и заскрипели старые кости. Многое ему не нравилось в старости. Однако медленное и неумолимое ухудшение состояния тела, вероятно, было самым ужасным. Вещи, которые раньше так легко давались ему, были теперь борьбой. Это был естественный порядок вещей. Он знал это. Впрочем, он не вешал нос. В молодости он был сильным человеком. Жёстким и решительным. Никто не связывался с ним тогда, если только они не были дураками, конечно.

Но те дни прошли.

Он не мог просто мчаться на улицу и противостоять любой угрозе, оказавшейся на его собственности, будь то случайно или намеренно. В любой потенциально рискованной ситуации требовалась осторожность. Он заворчал снова, когда проделал свой путь к задней двери и выглянул наружу через окно.

Он нахмурился.

- Что за чёрт?

Тодзё, их шестилетний чёрно-белый бордер-колли, напрягся в конце своего десятифутового поводка, который был привязан к шипу, воткнутому в землю приблизительно в центре двора. Собака была на улице только тогда, когда они хотели дать ему немного свободного времени, но он был в основном домашним псом, предпочитая свернуться калачиком с ними в гостиной, а не преследовать белок и кроликов. Было необходимо привязывать его, потому что у них не было огороженного двора, и они не хотели, чтобы он убежал. Они жили в спокойной сельской местности, поэтому шансов на то, что с ним случится что-то плохое, было мало, но их девизом было лучше предостеречься, чем потом сожалеть. Тодзё обычно проводил около часа на улице по утрам, когда Дэн и Хелен завтракали. Иногда он лаял, чтобы дать им понять, что устал от пребывания на улице и хотел пойти с ними. Но его лай в таких ситуациях всегда звучал взволнованным и счастливым.

Сейчас было по-другому.

Тодзё был в яростном безумии, смешанном с сильным рычанием и с самым громким лаем, который Дэн когда-либо слышал от него. Сначала Дэн был озадачен источником такого лая собаки, но после мгновенного сканирования области вокруг их имущества он смог определить вероятную причину. Кто-то вышел из лесных просторов в пятидесяти ярдах от задней части их дома и шёл в их направлении. Сначала Дэн не разглядел парня, потому что он был далеко, а зрение у Дэна было уже не то.

Теперь, когда он мог видеть его, Дэн понял, почему у Тодзё было такое поведение. Что-то было не так в этом человеке, медленно плетущемся к их двору. Он выглядел пьяным или иным образом ослабленным, шатаясь и чуть не падая с каждым новым шагом. В общем, он выглядел грязным и неопрятным, с рваной одеждой и длинными, жирными волосами, простиравшимися у него за плечами. Мужская футболка представляла собой радугу из множества ярких цветов. Было слово для такого вида футболок, которое он не слышал долгое время, и сначала он с трудом вызывал его из глубины своего разума. Память была ещё одним в длинном списке вещей, с которыми было сложнее иметь дело с возрастом. На мгновение он был уверен, что не сможет вспомнить его, но потом до него дошло.

Футболка была “варёнкой”. Футболкой, окрашенной вручную.