Грязные игры

Бородина в команде не любили. По многим при­чинам. Потому что, по слухам, у него был самый выгодный контракт, несмотря на то что в Нью-Йорк он приехал последним. И кстати, последним согла­сился покинуть родной ЦСКА. Те несколько лет, что он играл за «Детройт террапинз», не в счет. Не лю­били еще потому, что он был нападающим, что на­зывается, от Бога. Может быть, лучшим нападаю­щим в мире. Потому что ни у кого не было такого сильного и меткого удара. Потому что ему, и только ему, разрешалось пропускать тренировки — все зна­ли, что и так, выйдя на лед, Бородин затмит любую звезду Национальной хоккейной лиги. Ну и еще много за что не любили Павла Бородина в команде.

Хотя трудно представить, чтобы в этой команде вообще кто-нибудь кого-то любил...

Да и русские в «Нью-Йорк вингз» появились все­го год назад, заменив собой американцев. И вот ре­зультат налицо. То есть на коленях у хоккеистов. И по общему мнению, главной причиной этого была блестящая игра Бородина. Конечно, исключая мне­ние игроков. Хотя возражать против этого было бессмысленно — Бородин забил в этом сезоне боль­ше шайб, чем кто-либо в команде, — несмотря на это, а скорее всего именно поэтому, отношения с остальными игроками «Нью-Йорк вингз» у него ис­портились окончательно.

Да, ко всему прочему, и стюардессы ему улыба­лись больше, чем всем остальным.

Во время перелета они по большей части молча­ли. Шаламов, Коняев, Прохоров и Ким быстро ус­нули и храпели почти до самого Франкфурта.

А Павел никак не мог заснуть. Еще бы, совсем скоро, часа через три, он увидит Инну. И все это наконец закончится...

Жаль, что она не знает о его приезде. Менеджеры команды да и сам Патрик Норд настояли, чтобы са­молет с нашей пятеркой прибыл в Москву глубокой ночью, чтобы не слишком афишировать главное со­бытие следующего дня — представление Кубка Стэн­ли, который первый раз за всю историю приехал в Россию. Поэтому Бородин тоже решил устроить сюр­приз — явиться неожиданно. И не стал звонить и давать телеграммы в Москву.

Когда самолет подлетал к Шереметьеву, было уже около двух ночи.

Больше всего на свете Павел любил эти минуты в воздухе, последние минуты перед Москвой. Когда са­молет летит на небольшой высоте и все видно, как на ладони. Вначале — сплошная чернота, хоть глаз выколи. Потом где-то вдалеке замечаешь огонек. По­том другой. Дальше уже можно различить двор, ос­вещенный мощным прожектором. Островков, состо­ящих из маленьких огоньков-окон становится все больше. Подмосковные деревеньки и колхозы. Боль­шой остров — это уже городок. И потом, что самое удивительное, вдруг, внезапно все до самого гори­зонта покрывается большими и маленькими огня­ми, пронизывается ровными, как стрела, полоска­ми проспектов и шоссе. Это уже большая Москва.

Вот уже и ярко освещенная, с окантовкой из крас­ных фонариков взлетно-посадочная полоса Шере­метьева-2. Могучий «Боинг-747», несмотря на свои гигантские размеры и вес, мягко сел на гладкий бетон и покатил к серым кубам здания аэропорта.

«Коллеги» Бородина проснулись. Шаламов нетер­пеливо барабанил костяшками пальцев по Кубку Стэнли. Остальные озирались по сторонам и отвеча­ли на восхищенные улыбки пассажиров. Некоторые даже просили у хоккеистов автографы.

Когда подали трап, стюардесса вежливо пригла­сила хоккеистов к выходу. Конечно, они выходили из самолета первыми. А Павел еще из иллюмина­тора заметил, что к самолету спешит знакомая фи­гурка Володи Осипова — заместителя президента Федерации хоккея. Он знал Осипова давно — еще по ЦСКА.

Больше никого не было. Что и говорить, менед­жеры постарались, чтобы сохранить приезд спорт­сменов в тайне. Хотя Шаламов, например, был этим недоволен. Очень ему хотелось, чтобы телекамеры зафиксировали момент, когда он, капитан коман­ды, будет сходить с трапа самолета с кубком в ру­ках. Ну и с соответствующим выражением лица. Но менеджеры были непреклонны.

Так что на летном поле стоял один Володя Оси­пов. С букетом цветов.

Первым к нему подскочил Шаламов.

Ты чего это один, Володя?

Шаламов все время озирался вокруг, словно ожи­дая, что вот-вот к ним хлынут толпы восторжен­ных болельщиков. Но никого не было, кроме, ко­нечно, пассажиров, выходящих из «боинга».

Сказано же было — без помпы. Ничего, завт­ра отпразднуем. Поехали.

Когда они подошли к машине, на которой при­ехал Володя, Бородин улыбнулся:

Это в России теперь называется «без помпы»?

У служебного въезда на летное поле стоял длин­нющий черный «линкольн», своими размерами боль­ше напоминающий трамвай.

А что? — не понял Осипов. — Чем тебе не нравится? В Москве таких теперь много. Хорошая машина. Просторная, и холодильник есть.

Да, — подхватил Павел, — и недорогая.

Все рассмеялись.

Чем хорош был «линкольн» — в его огромном салоне удалось поместить даже кубок.

Все уже расселись в машине, когда вдруг выяс­нилось, что куда-то подевался водитель. Володя сбе­гал в будку постового и выяснил, что водитель ска­зал ему, что идет в туалет, и до сих пор не вернулся.

Странно, — приговаривал Осипов, погляды­вая на часы, — я же ему сказал, чтобы он никуда не отлучался.