Грязные игры

– Господи, да как ты только подумать могла, чтобы перейти к этому убожеству! – взорвался Холлоуэй. – За последние полгода они потеряли больше читателей, чем партия тори – своих сторонников на последних выборах. Нет, ты сегодня же перезвони Стивенсу и откажись наотрез.

Он протянул руку к стакану с водой и как бы ненароком посмотрел на часы. Джорджину это взбесило.

– Да, Дуглас, – ледяным тоном бросила она, – уже почти девять. Бекки вас ждет, и я вас сейчас отпущу. Но сначала взгляните на это. – Она раскрыла черный кожаный атташе-кейс и достала из него папку с документами.

Холлоуэй озадаченно нахмурился.

– Ты же говорила, что у тебя два вопроса, а мы уже разобрались с обоими, – недовольно прогудел он.

– Первый вопрос звучал так: либо вы разберетесь с Шэрон, либо я увольняюсь. Возможно, для вас, Дуглас, здесь и впрямь две проблемы, но для меня это одно и то же. А второй вопрос заключается вот в чем. – Она вручила ему папку. – Это мой план перехода на ежедневный выпуск. Хочу, чтобы пример показала именно «Санди». Я сделала все расчеты. Просмотрите первые странички, на большее вас все равно не хватит.

Холлоуэй пробежал глазами титульный лист.

ПЕРЕХОД «ТРИБЮН»

НА ЕЖЕДНЕВНЫЙ ВЫПУСК

ПЛАН

На второй странице были отпечатаны лишь четыре ключевых вывода:

издательские расходы снижаются на 25 процентов;

тираж и годовой доход вырастают на 6 процентов;

доход от рекламы увеличивается на 10 процентов;

общая прибыль вырастает на 20 процентов.

На третьей странице была изображена схема управленческого аппарата. В верхнем прямоугольнике значилось: «Главный редактор – Джорджина Харрисон». Шэрон в схеме не фигурировала.

Холлоуэй закрыл папку и спрятал ее в свой кейс.

– Что ж, на первый взгляд впечатляет. Завтра я покажу это финансовому директору, чтобы он проверил все расчеты.

– С расчетами все в порядке, – сухо сказала Джорджина.

– Что-то я не заметил, какой пост ты оставляешь за Шэрон, – улыбнулся Дуглас.

– В моей схеме место для Шэрон не предусмотрено, – отрезала Джорджина. – Кардинальные перемены требуют жестких решений, Дуглас. Вы сами меня этому учили.

Дуглас Холлоуэй привстал, церемонно поцеловал ее руку и на прощание попросил пообещать, что завтра утром она соберет персонал и официально объявит, что никуда не уходит.

– По правде говоря, – заметил он, словно спохватившись, – Шэрон в последнее время беспокоит меня. Похоже, она переживает серьезный кризис. То ли за ускользающей юностью гонится, то ли еще за чем-то. Ты видела, в чем она заявилась на заседание совета директоров?

Впервые за весь вечер Джорджина позволила себе улыбнуться.

После ухода Дугласа она жестом попросила официанта подать ей счет, но затем передумала и заказала еще бокал шампанского. Похоже, встреча удалась. Все прошло так, как она и рассчитывала. Дуглас заглотил ее наживку вместе с крючком. Джорджина прекрасно понимала, что предложенный ею план по всем статьям превосходит вариант, который на следующий день собиралась представить Шэрон. В этой битве Джорджина одержала верх и отступать теперь не имела права. Никакой пощады сопернице!

Однако больше всего ее радовало, что, пожалуй, впервые за последние семь лет она не уступила Дугласу и не поддалась на его излюбленную уловку: «Как ты можешь… после всего, что я для тебя сделал?!» И тем не менее ее раздражало, что Дуглас снова пустил в ход свой избитый прием. Но еще больше разозлила ее собственная реакция: она видела Дугласа насквозь и все-таки почувствовала себя виноватой. Это был болезненный щелчок по ее самолюбию.

В лучшие дни Джорджине удавалось убедить себя, что роль Дугласа в ее стремительном взлете не столь уж велика, что она сама всего добилась. Однако в худшие дни она сознавала, что обязана Дугласу всем.

Надо сказать, он часто пользовался этим приемом, всякий раз нанося ей удары ниже пояса. На мгновение Джорджину обуял безотчетный ужас: она вдруг вновь ощутила себя пациенткой психиатрической клиники – той самой, из которой ее вытащил Дуглас.

Третий бокал шампанского уже не казался ей столь приятным. Джорджина оставила на столе банкноту достоинством в двадцать фунтов, встала и решительно направилась к выходу.

По настоянию Дугласа Холлоуэя стекла в его «бентли-турбо» были затемненные, и теперь, когда Джон, его шофер, подруливал к боковому входу в «Террейс», это было как нельзя более кстати. Бекки, невидимая снаружи, уютно расположилась на заднем сиденье, заваленном фирменными пакетами из «Хэрродса»[3] и «Харви Николза».

Дуглас устроился рядом с Бекки, захлопнул дверцу и взял ее за руку.

– Привет, малышка, – проворковал он и погладил ее по округлившемуся животику. Никакого ответного движения его пальцы не ощутили, только тепло, однако одна мысль о том, что любимая женщина вынашивает его ребенка, окрыляла Дугласа.

А Бекки он любил, страстно и безоглядно.

Эта элегантная, гибкая, как пантера, женщина и беременность переносила словно шутя. Если бы не расплывшаяся талия, никто бы и не заподозрил, что она в «интересном» положении.