Грязные игры

Все-таки я решил ехать на работу. Надо заняться процессуальными бумажками — постановление составить о возбуждении уголовного дела. Принять дело, так сказать, к своему производству. Дать практикантам важное поручение — завести новую папку для этого дела. Между прочим, недавно ко мне прислали одну практикантку, студентку последнего курса юрфака, — первый класс, я вам скажу... Но это к делу не относится.

Итак, я поехал в прокуратуру. И правильно сделал, потому что через по л минуты после того, как я вошел в свой кабинет, раздался звонок.

Это был первый заместитель Генерального прокурора Андрей Андреевич Быстров. То, что он звонил мне, было уже само по себе странно. Если я и общался с кем-нибудь из начальства, то только с Меркуловым. Через него же мне передавали все распоряжения сверху. Помнили то время, когда я был у него стажером.

Турецкий?

Я.

Зайдите ко мне.

Ну вот. Я же говорил, что это дело не принесет мне ничего хорошего. А только всякие неприятности, типа общения с руководством.

12 часов по восточному времени США

Нью-Йорк, Бруклин, Шипсхед-бей

Сентябрь в Нью-Йорке — самое замечательное время. Уже спала одуряющая августовская жара, от которой, по выражению Вилли Токарева, «даже черным очень жарко». Уже не надо искать спасительного прибежища в кондиционированной прохладе автомобилей и магазинов. Уже рубашка не липнет к спине, а подошвы к асфальту. Не надо литрами пить кока-колу с бултыхающимися в стакане и стремительно тающими кубиками льда. С другой стороны, н сентябре еще не наступила промозглая слякотная сырость, характерная для нью-йоркской поздней осе­ни. Целый месяц, а то и два будет стоять прекрасная теплынь, когда деревья только раздумывают — нора начать им желтеть или еще подождать.

В сентябре хорошо гулять по Нью-Йорку. Пройтись по Парк-авеню, по вечно людным манхэттенским улицам, по Бродвею, по набережным, конечно, по дорожкам Центрального парка...

Грише Резнику, впрочем, несмотря на нью-йоркский сентябрь, было не до прогулок. В сентябре он работал точно так же, как и в августе, и как будет работать в октябре, ноябре, декабре и во все остальные месяцы. Даже без гарантированного трудовым законодательством Соединенных Штатов двухнедельного отпуска. Хотя Гриша в профсоюзе не состоял и «то это не касалось. Так что не до прогулок было Грише Резнику. Ему надо было кормить семью.

Потому в этот день он встал как обычно, в шесть часов утра, побрился, проглотил «эггз энд бекон», по-нашему яичницу с ветчиной, запил чашкой дурного американского кофе, а потом завел свой верный «шевроле каприс классик» и отправился по бесконечным улицам «Большого яблока» в поисках клиентов.

Гриша Резник был одним из бесчисленного количества эмигрантов, крутящих баранку желтых нью- йоркских такси.

День как день — ничего особенного. Гриша колесил по городу, старательно избегая «чужих», «черных», «желтых» и других опасных районов, на грязных улицах которых запросто могли кинуть железным болтом в стекло, проткнуть шину, а то и выволочь на асфальт и ни за что набить морду. Город еще со времен Великой депрессии был поделен бандитскими группировками на несколько зон влияния. Таксисты, как и везде в мире, традиционно входили в сферу повышенного контроля со стороны мафии, и поэтому (хотя это и было трудновато) нарушать границы Гриша не рисковал.

А иногда очень хотелось. Как, например, сегодня. Часы уже показывали половину девятого, стрелка, определяющая количество бензина, тоже не радовала, а потертые сиденья Гришиного «каприса» не почтила своим прикосновением еще ни одна задница клиента. Ну куда это годится?

Гриша приехал в Америку десять лет назад. В общем-то почти случайно. Вытащив в один прекрасный день из почтового ящика объемистый белый пакет с надписью «Министерство иммиграции и натурализации США», он долго не мог понять, какие такие дела могут его связывать с этим учреждением. А потом вспомнил, что два года назад они с женой решили просто так, ради хохмы, отправить в американское посольство анкеты. Разговоры об эмиграции тогда были в ходу среди московской интеллигенции. Ну конечно, не только московской и не только интеллигенции. Гриша, конечно, не сомневался, что из Союза надо сваливать, и даже мог вести на эти темы долгие разговоры с приятелями, но, честно говоря, не очень верил, что это чем-нибудь закончится.

А вот — закончилось.

И спустя год с небольшим Гриша, бросив квартиру на проспекте Мира и работу в зачуханном и медленно увядающем НИИ, через восемь часов полета оказался в нью-йоркском аэропорту имени Кеннеди с женой Милой и шестью баулами, сшитыми предприимчивыми кооператорами из списанных армейских палаток. Большую часть содержимого этих баулов, кстати, потом пришлось выбросить за ненадобностью.