Общество обеденного зала ресторана "Кавказ" с возрастающим интересом присматривалось теперь не только к статям метрессы Аллочки, но и к незнакомым физиономиям Седлецкого и Мирзоева. Молодец, Сарана, подумал Седлецкий, хорошо подготовил выход на сцену...
- Что будем кушать, мальчики? - Метресса протянула им меню в лакированной незахватанной картонке, которую берегла, надо думать, для исключительных случаев.
- Посмотри там сама, лапа, - томно разрешил Седлецкий. - Представь, что хочешь угостить лучшего друга.
Пока судьбу обеда решал почтительный консилиум, у стола остановился невысокий майор в летней форменной рубашке, расстегнутой до пупка.
Судя по всему, майор не относил себя к формалистам, ибо, кроме рубашки с погонами, на нем были спортивные шаровары с алыми лампасами и сандалии на босу ногу. Не относил себя майор и к сторонникам умерщвления плоти, сиречь аскезы, потому что живот его мешком выпирал из шаровар, а щеки вольно свисали почти до звездочек на погонах.
В редких черных кудрях майора проглядывала шафрановая плешь, баклажанный нос отливал синим, а в лиловых коровьих глазах отражалась многовековая тоска по утраченному величию целого угнетенного народа.
- Какие люди! - встал Сарана и раскинул руки крестом.
- И без охраны, - показал кипенно-белые руки странный майор.
- Знакомьтесь, друзья, - сказал Сарана. - Это Рафаэль Левонович, очень хороший человек. А это Алексей Дмитриевич, тоже очень хороший человек.
Из Москвы, между прочим...
Мирзоева он не представил.
Хороший человек Рафаэль Левонович ущипнул за задницу официантку - на зависть остальной публике и коротко, как и положено военному человеку, приказал:
- К заказу - два "Стрижамента"! Кругом - марш...
Затем он уселся во главе стола и с веселым любопытством принялся разглядывать Седлецкого.
- Ну, и как в Москве? - спросил наконец. - Бизнес идет?
- Понемножку, - пожал плечами Седлецкий. - Сами знаете, какая сейчас конъюнктура. А если учесть, что мы занимаемся закупками и перевозкой зерна... Впрочем, господин Сарана рассказал, конечно, о наших проблемах.
- Стоп! - вскинул руки майор. - О делах я на голодный желудок не разговариваю. Город посмотрели? Это, понятно, не столица, но и тут есть свои прелести. И я, несмотря на занятость, успеваю воздать им должное.
Да уж, подумал Седлецкий, успеваешь - вон какие гамаки под глазами...
- Я тут открыл замечательную водку! - с воодушевлением продолжал майор. - Вообще неравнодушный человек всегда найдет дело по душе, даже в провинции. Вы меня понимаете, надеюсь?
Говорил он по-русски очень чисто, с характерным старомосковским распевом. Рафаэль Левонович родился и вырос на Патриарших прудах...
- Но вернемся к водке, - продолжал майор. - Называется она "Стрижамент". Фирменная, замечу.
Я стал немножко забывать любимый армянский коньяк. А ведь его пивал сам Черчилль. "Стрижамент"
делается на тридцати трех целебных травах, которые растут на одноименной горе. Тут растут, за огородом. О! Как раз к слову принесли предмет нашего разговора. Спасибо, душа моя! А где рыбка?
Ноздрев, подумал Седлецкий. Ноздрев - вот кого он напоминает. Однако сходство с гоголевским персонажем у Рафаэля Левоновича было чисто внешним. И служил он не в звании майора, а в звании полковника, занимая должность начальника особого отдела армии. О зверствах полковника Адамяна в азербайджанских селах легенды ходили...
Достойный соратник генерала Ткачева, что и говорить.
Седлецкому тоже приходилось убивать - на то и война. 'Не важно, тайная или явная. Важно, что война, в состоянии которой он находился больше двадцати лет. Война... То есть силовое оттеснение, экономическое подавление противника и, как крайний случай, его физическое уничтожение. Честно говоря, Седлецкий мало переживал, отнимая чужие жизни. Ведь на кону во многих случаях стояла его собственная.
Но к самому процессу убийства он до сих пор не мог привыкнуть и никогда не находил в нем удовольствия. Убийство было для него самой тяжелой и грязной частью работы.
Полковник Адамян пытал пленных азербайджанцев, экспериментируя на гениталиях, а расстреливал только в анальное отверстие: "Сейчас, Мустафа, тебя поцелует Аллах!" В Нагорном Карабахе азербайджанцы объявили пятьдесят тысяч долларов награды не за голову, а за я и ц а полковника Адамяна.
Начальник штаба Отдельной армии генералмайор Серебряков, приятельствовавший с полковником, настоял в свое время на удалении Адамяна из Шуши в Ереван. Чтобы тот смог сберечь свое драгоценное достояние и руководить пытками из безопасного далека. А ввиду передислокации полковник вместе с армией очутился в Ставрополе.
И тут он берегся: сбрил буденновские усы и надел майорские погоны с эмблемой автобата - колесо с крылышками.