Грязные игры

Сдаться, как предлагал предавший его адвокат, это не выход. Даже если он решит снова довериться судебной системе, чего он делать не собирался, на этот раз он не сможет положиться ни на адвоката, ни на инспектора по надзору. Ему не на кого надеяться, кроме себя.

Нет, он не может сдаться. Но если он будет продолжать бегать от преследователей, то его вполне могут пристрелить на улице — если не человек со значком, то какой-нибудь бдительный гражданин.

Укрывшись в бетонной трубе водостока, он раскрыл телефон и набрал знакомый номер — только потому, что больше звонить было некому.

После шестого гудка включился автоответчик: «Спасибо, что позвонили Миллерам. Пожалуйста, оставьте сообщение». Грифф отключился и тут же перезвонил, скорее из желания еще раз услышать голос Элли, чем в надежде, что кто-то снимет трубку. Он еще раз прослушал запись, недоумевая, где могли быть Коуч и Элли в такую рань.

Но что бы он сказал, если бы один из них снял трубку? Что он может сказать им, чтобы они ему поверили?

Он набрал еще один номер. Трубку снял Джейсон Рич.

— Привет, Джейсон, это Грифф, — он пытался говорить так, как будто ничего не случилось. — Я хочу извиниться, что вчера не пришел на тренировку. И, похоже, сегодня меня тоже не будет.

— Почему?

— Подхватил что-то вроде желудочного гриппа. Наверное, несвежее тамале. Просто кишки выворачиваются, — ответил Грифф и, помолчав, спросил: — А папа дома? Я бы хотел с ним поговорить.

— Так вы больны?

— Да.

— Значит, это неправда, что он говорил?

— Кто?

— Тот полицейский.

Грифф с силой сдавил переносицу.

— Его звали Родарт? Детектив?

— Человек со шрамами на лице. Он приходил вчера и разговаривал с папой и со мной.

Грифф надеялся, что Родарт забудет о его связи с Ричами, но Родарт никогда ничего не забывал. Вчера он допрашивал мальчика, заставляя того рассказать все, что ему известно о Гриффе Буркетте. Возможно, он напугал Джейсона. Грифф был готов убить этого сукиного сына.

— Он сказал, что вы… — голос Джейсона дрогнул. — Он сказал, что вы…

— Джейсон!

Голос Болли доносился откуда-то издалека. Резкий. Настойчивый.

— С кем ты разговариваешь? Джейсон, кто это?

— Папа, он… — голос мальчика звучал умоляюще.

— Дай мне телефон, — в трубке послышались всхлипывания, а потом Болли прорычал прямо в ухо Гриффу: — Я не должен был тебе верить.

— Болли, послушай, я…

— Нет, это ты послушай. Копы уже два раза приходили сюда. Моя жена с ума сходит, особенно после того, как детектив Родарт рассказал ей, что ты натворил.

— Болли…

— Я не хочу, чтобы ты сюда звонил. Я не хочу, чтобы ты приближался к моей семье. Я доверил тебе сына. Господи, когда я думаю…

— Я никогда бы не поднял руку на Джейсона. Ты это знаешь.

— Нет, ты предпочитаешь убить парализованного мужа своей любовницы.

Грифф зажмурился изо всех сил, пытаясь справиться с этим обвинением и картиной, которую оно вызвало.

— Я позвонил, чтобы предупредить тебя — будь осторожен с Родартом. Не подпускай его к Джейсону…

— Не произноси даже имя моего сына.

— Послушай меня!

— Уже наслушался.

— Не оставляй Джейсона одного с Родартом. Просто не оставляй Джейсона одного. Я знаю, что ты обо мне думаешь…

— Ты не знаешь и половины того, что я о тебе думаю. Надеюсь, этот Родарт в конце концов доберется до твоей задницы. А когда доберется, надеюсь, они хорошенько поджарят ее.

28

Похороны Фостера Спикмена были под стать губернаторским.

У Престонвудской баптистской церкви нашелся только один храм, способный вместить всю толпу скорбящих, и его любезно предоставили для заупокойной службы. Помещение было заполнено до отказа. Те, кто не поместился в церкви, заняли соседние здания, куда церемония транслировалась по кабельной сети.

Агенты секретной службы охраняли первую леди, представлявшую президента, которого в эти дни не было в стране. На похоронах присутствовали несколько членов конгресса. Губернатор Техаса произнесла панегирик. Известный священник прочел проповедь. Бродвейская звезда, лауреат премии «Тони», с которым Фостер учился в частной средней школе, солировал при исполнении церковного гимна «Изумительное благоволение». В завершение службы прозвучала молитва «Отче наш» в исполнении старшего пилота авиакомпании «Сансаут», от которой прослезились все, кто присутствовал в церкви.

Траурный кортеж растянулся на несколько миль.

Событие подробно освещалось средствами массовой информации, от прибытия знаменитостей в церковь до того, как рассеялась толпа на кладбище. Большинство телевизионных репортажей заканчивались пронзительным кадром, трогательной сценой, которую также запечатлел фотограф и которая попала на страницы всех газет: на фоне безоблачного неба силуэт Лауры Спикмен, одиноко стоящей с опущенной головой у гроба мужа.

Стоя на кладбище, Лаура не замечала лихорадочного стрекота камер и щелканья фотоаппаратов, снимавших ее с почтительного расстояния. В этот момент она впервые за пять дней, прошедших после смерти Фостера, почувствовала себя одинокой.