Грязные новости

— Какого хрена ты делаешь, бруклинская девчонка?

— Целую твою боль, — прошептала я, ни на секунду не удивляясь, как он узнал, где я живу, — манхэттенский принц.

Селиан повернулся и молча направился к зданию, и я последовала его примеру. Всю дорогу на лифте я думала о Фениксе. О том, каково Селиану видеть его после того, что случилось. О татуировке на предплечье Феникса об улыбающейся девушке. О Камилле. И о том, как он все еще переживает последствия ее смерти. О том, каково это, должно быть, Селиану — каждый день проводить здесь время с отцом или даже смотреть в лицо своей невесты.

Август.

У меня голова пошла кругом. Он сказал, что они с Лили поженятся в августе. Осталось меньше трех месяцев.

Лифт звякнул, и мы оба вошли в редакцию. Я не осмеливалась взглянуть в лицо Селиану после всего, что он мне рассказал, после того как он мне открылся. Потом мне пришло в голову, что мой босс ничего не знает о моей личной жизни — ни о папе, ни о маме, и уж точно не о Милтоне. Я подошла к своему столу, села, откинувшись на спинку стула, и полчаса смотрела в пустоту.

Сообщение от Грейсона в чате нашей компании вывело меня из задумчивости.

Грейсон: напоминаю тебе позвонить в страховую компанию, как ты меня просила.

Грейсон: еще одно дружеское напоминание: я не твой личный ассистент.

Грейсон: Мистер Лоран, я знаю, что вы, вероятно, читаете это, поэтому позвольте мне просто сказать, что я восхищаюсь костюмом, в котором вы сегодня. Не то чтобы я засматривался на вас. И не то, чтобы вы обычно отстаете в смысле моды. Как отменить сообщение? Боже, если ты не можешь прислать мне в качестве бойфренда модель «Abercrombie & Fitch» (прим. «Abercrombie & Fitch» - американский магазин повседневной одежды), то хотя бы пришли фильтры.

О, да. Я сказала Грейсону, что у меня проблемы со страховкой, чтобы не забыть. Я солгала.

Достав телефон, набрала номер коллекторского агентства, чтобы обсудить различные планы платежей. Теперь, когда у меня появилась настоящая работа, мне нужно было начать разбираться с нашим долгом.

Я назвала представителю на другом конце линии свое имя и данные, а затем спросила, нужен ли ей номер моей кредитной карты. Конечно, было бы ужасно видеть, как деньги, наконец-то поступившие на мой банковский счет, просто испаряются.

Она щелкнула жвачкой мне в ухо и проговорила вялым голосом:

— В этом нет необходимости, мэм. Здесь сказано, что счет оплачен.

Я моргнула, глядя на все желтые, оранжевые и красные цвета на моем экране, не совсем понимая ее слова.

— Прошу прощения?

Она вздохнула.

— Здесь сказано, что оплата произведена. Вы больше ничего нам не должны, мэм. Вам еще нужна помощь?

Я подняла голову и взглянула в конференц-зал, где Селиан сидел с Матиасом и группой парней в костюмах, которых он называл шишками. Вероятно, они обсуждали денежные вопросы и рейтинги. Это были встречи, на которые персонал не приглашали. Однажды я слышала, как Матиас кричал Селиану, что он защищает нас от всего плохого, а Селиан рассмеялся и ответил: «Как твой сын, позволь мне заверить тебя, ты должен еще многому научиться, защищая то, что принадлежит тебе. Садись, черт возьми, старик». Селиан оживленно разговаривал с одним из Костюмов, потом улыбнулся своей покровительственной улыбкой и похлопал его по тыльной стороне ладони, как будто был самым очаровательным идиотом, которого он когда-либо имел неудовольствие встретить.

«Мог ли он?..»

«Неужели он?..»

Матиас смотрел на сына с презрением, от которого у меня в жилах похолодела кровь. Все остальные мужчины и женщины в комнате пристально смотрели на Селиана, прислушиваясь к каждому его слову.

Нет.

Селиан был слишком жесток, слишком бессердечен, чтобы сделать что-то подобное.

Кроме того, откуда ему знать?

Затем, словно почувствовав мой взгляд, Селиан повернул лицо ко мне, и бросил на меня взгляд, который я не смогла расшифровать. Гнев? Раздражение? Желание? Все вместе?

— Мэм? Мэм, могу ли я еще что-нибудь сделать для вас?

Я покачала головой и вернулась к телефону.

— Нет, все совершенно ясно. Большое спасибо.

Джуд так и не получила приглашение на секс-марафон, оговоренный сегодня утром.

После того, как ранее днем я выплеснул все свои внутренности на ее оранжевые конверсы, наблюдая, как ее глаза плавают от эмоций, которые угрожали утопить меня в отчаянии, решил, что в общих интересах было бы, если бы мы взяли ночь, чтобы переоценить этот полнейший бардак, известный как наш офисный роман.

Сказать, что я не из тех, кто делится эмоциями, было бы преуменьшением тысячелетия. И все же почему-то в той закусочной, пахнущей смертью и похожей на клиническую депрессию, я говорил о Камилле так, как никогда раньше — ни с мамой, ни с Кейт, и уж точно не с моим жалким подобием невесты или никчемным отцом.