Грязный бизнес

– Нет, ничего. Просто я подумал, что мне придется возиться со всем этим хламом. Как исполнитель воли дяди Пита, я должен буду просеять через сито весь этот мусор и составить перечень, что здесь годится, а что надо выбросить на помойку. Представить страшно.

Куни рассмеялся.

– Может быть, Джордано поможет тебе с этим справиться, пока он здесь, Тоц.

Иверс повернулся к Куни.

– Подобные замечания неуместны и непозволительны, Куни, особенно в присутствии свидетеля.

Джордано опять стало плохо. Почему они все время говорят о нем как о вещи? Он же свидетель.

Иверс снова уставился на него.

– Вы уверены, что с вами все в порядке, мистер Джордано?

– Абсолютно. Немного замерз. Вот и все.

– Я хочу, чтобы вы знали: мы все считаем ваш поступок очень смелым. Ваши показания против Саламандры и других наркодельцов будут иметь чрезвычайное значение. Когда все это закончится, для них настанут не лучшие времена. Ваша неприкосновенность будет обеспечена. Вам не следует опасаться каких-либо действий со стороны этой банды.

Ну, конечно. Плохо же вы знаете этих ребят, мистер.

Иверс наклонился ближе к его лицу.

– Вы сильно вспотели, Джордано. Вы уверены, что мы никак не можем вам помочь?

Разве что отстанешь от меня.

– Я бы хотел воспользоваться туалетом.

– Тоцци, проводи мистера Джордано.

Тоцци показал на лестницу. Можно воспользоваться ванной комнатой наверху. Туалет внизу забит шарами для игры в гольф.

– Шарами для гольфа?

Тоцци пожал плечами.

– Мой дядюшка Пит был большим оригиналом. Что я еще могу сказать?

Джордано последовал за Тоцци вверх по лестнице, стараясь не наступить на чашки и блюдца. В коридоре наверху картонных коробок и связок старых книг было еще больше. Им пришлось идти гуськом, пробираясь сквозь завалы, и, когда они наконец добрались до ванной; Джордано вынужден был протискиваться мимо Тоцци, чтобы войти в нее.

– А знаешь, Джордано, Иверс прав. Ты неважно выглядишь. Уж не заболел ли ты?

– Мне просто нужно сходить в туалет. Могу я ненадолго уединиться?

– Ты думаешь, я собираюсь идти с тобой и смотреть, чем ты будешь заниматься?

– Я не думаю. Но судебная охрана так и делает.

– Несчастные они люди.

Тоцци вошел и щелкнул выключателем на стене. На полу ванной валялись груды старых занавесок, под раковиной лежал толстый географический журнал, в ванне – газеты и абажуры.

– Кроме всего прочего, здесь нет места для двоих. Проходи, делай свое дело. Я буду в комнате напротив. Там должна быть кровать для тебя, подо всем этим хламом.

Тоцци перешагнул через коробки и пошел в спальню.

Джордано снял пиджак и вошел в ванную, захлопнув за собой дверь.

На лампочке, горевшей под потолком, не было плафона, и ее слишком резкий свет в таком тесном пространстве заставил его еще сильнее почувствовать свое одиночество и беззащитность. Он посмотрел на себя в зеркало – ну и видок! Пустил немного холодной воды, набрал ее в сложенные ладони и окунул в них лицо. От холода и страха застучали зубы. Он опять посмотрелся в зеркало. Его прижали к стене, это точно.

О чем, к черту, я думал? Официальный свидетель, ослиная задница. Этот трахнутый Огастин подставил меня. Беда надвигается. Теперь я это вижу. Он выпустил дело из-под контроля и позволил довести его до суда. Он не должен был этого допустить. Теперь все можно уладить только одним-единственным способом – повесить одного, чтобы остальные могли смыться. И козлом отпущения он выбрал меня. Это и должен был быть я. Саламандра – фигура, его не тронешь. Большинство других – посвященные, до них не дотянешься. Все прочие тоже не так, так эдак связаны с Саламандрой. Поэтому Огастин их трогать не станет. Остался только я, единственный, о ком никто, ни одна душа не будет беспокоиться. Хотя именно я придумал эту чертову операцию, установил связи с колумбийцами и привлек Немо. Я для них никто, они могут себе позволить меня потерять. Зучетти тогда на ферме так и сказал. Мне нужно было как-то выбраться из этого чертова зала суда прежде, чем Огастин принесет меня в жертву. А что же теперь? Теперь Саламандра намерен принести меня в жертву. Ясно как день, его люди повсюду меня разыскивают. Господи. Я уже падаль. Вот кто я.

Сердце его тяжело забилось. В ванной было жарко и пахло плесенью. Он задыхался и потому расстегнул рубашку. Слишком яркий свет и негде спрятаться, некуда податься – он в капкане. Сердце громко стучало. Он погиб. В помещении не хватало воздуха. Ему казалось, что он уже умирает. Усевшись на край ванны, он уставился остекленевшими глазами на хлам, валявшийся вокруг: кастрюля для спагетти, гигантских размеров карманный фонарь с большими квадратными батарейками, пара смятых абажуров, гаечный ключ...