Грязный лгун

— Как тебе здесь? — спрашивает она, поворачиваясь лицом к солнцу, но этого недостаточно, чтобы скрыть от меня ее улыбку. Она улыбается скорее сиянию солнца, чем мне, но это не имеет значения — в любом случае я чувствую себя спокойно.

— Ну не то чтобы очень… — отвечаю я, протягивая руку к травинке, растущей в трещине асфальта; я чувствую, как колется тоненький стебелек, когда я срываю его, и его свежий сок окрашивает мои пальцы в зеленый цвет.

— Ну, здесь не очень, да? — спрашивает она. Я киваю, соглашаясь с ней, но почему-то это место не кажется мне таким уж плохим.

У Рианны такие же духи, как у каждой знакомой мне девчонки в средней школе — слабый аромат спрея от комаров и ванили.

Я отбросил травинку. Она повернула голову, проводив ее взглядом.

Я смотрел на нее, гадая, убежит ли она, если я ее поцелую.

— Проводишь меня до спортзала? — спрашивает она.

Должно быть, растерянность была написана на моем лице, потому что Рианта улыбается и объясняет, что ей надо идти на тренировку и осенью у нее юношеские соревнования. Она смеется, когда я спрашиваю, какие у нее соревнования.

— Гимнастика, — отвечает она. — Я думала, ты в курсе.

Оказывается, есть еще люди, которые этого не знают.

— Ох, извини, — говорю я и чувствую себя виноватым, сам не зная за что.

— Нет, все в порядке. Просто я иногда забываю, что я не только гимнастка. Обычно это все, что обо мне знают люди.

Я киваю, потому что понимаю, как мне кажется, что она имеет в виду. Я знаю, каково это, когда о тебе судят однобоко — что бы ты ни делал, тебя будут воспринимать таким, каким считают. Я очень хочу ей об этом сказать, но не сейчас, не в этот момент, и, похоже, она как будто сама это знает. Она подбирает травинку, отброшенную мной, и накручивает ее на палец, а потом кладет в передний карман своего рюкзака, на котором сломана молния.

Я поднимаюсь вслед за ней, беру сумку, пока она отряхивает свой свитер от пыли, спрашивая меня, не грязная ли спина. Я говорю, что нет.

Мы идем в двух шагах друг от друга.

Мы оба смотрим себе под ноги и дружно поднимаем глаза, чтобы посмотреть на пролетающую над нами птицу.

— Меня зовут Бенджи, — тихо произношу я, когда мы подходим к спортзалу.

— Хм?

— Меня зовут Бенджи.

— Я знаю, — говорит она и уходит вперед на несколько шагов.

Дверъ в спортзал открыта, люди ходят туда-сюда, раскладывая маты, расставляя разные спортивные снаряды — бревно, брусья, коня. Тальк, отряхиваемый с их рук, клубится, как пыльная буря.

— Ты завтра меня проводишь? — спрашивает она, но, не дождавшись ответа, вбегает в зал. Потом оборачивается, видит, как я киваю, и улыбается, отчего веснушки исчезают с ее шек.

Я жду, пока она войдет в раздевалку, смотрю, как закрывается за ней дверь и она исчезает. Потом отхожу от школы — я иду в лес, но я не пойду к Сину и Кейту, не сегодня. Я просто срежу путь к дому отца, где буду ждать завтрашнего дня.

Охота на дичь

04 часа 12 минут. Пятница

За окном разбушевалась гроза, и это разбудило мою маленькую сестру. Я слышу, как она визжит после каждого раската грома, и пытаюсь понять, что же именно меня разбудило — сама гроза или взвизгивания Поли.

И то и другое не дает мне уснуть и не дает догнать меня псам, которые гонятся за мной во сне.

Собаки исчезают, Как только мои глаза привыкают к темноте.

Мой сон — как рисунки в старой пожелтевшей газете: темнота, окутывающая их, — лишь черные чернила.

Во сне я бегаю как кролик — быстро, на четырех лапах, пробираясь через высокую густую траву. Я бегу, словно плыву.

Во сне я всегда остаюсь собой, и тем не менее я — бурый кролик. Я пахну кроликом, поэтому Меня и преследуют собаки.

Внезапная вспышка молнии разрывает темноту комнаты, брызгая в глаза ярким белым светом.

Я отсчитываю паузы между молнией и громом, как меня учила бабушка, когда я был маленьким. Я чувствую, что сейчас что-то случится.

Тысяча — раз.

Тысяча — два.

Тысяча.

— Мама!

Троза ближе, чем в прошлый раз, и Поли тоже кричит громче.

Я слышу шлепанье ее босых ног, когда она бежит по коридору — так же, как я бегу во сне.

Она открывает и закрывает дверь в комнату отца, когда молния оставляет свой огненный след на небе.

Дождь усилился после грозы; миллионы осколков туч каплями оседают на окне, за которым я вижу деревья с раскачивающимися ветвями, в то время как их корни крепко вцепляются в землю. Мне интересно, почему они никогда не отпускают себя, никогда не дают ненастью подхватить себя, чтобы расправить ветви высоко над землей.

Я бы сделал это.

Я бы позволил стихии подхватить меня, как я всегда позволяю псам поймать меня до того как проснусь. У них злой оскал, огненная грива, они оставляют на земле огненный след, когда гонятся за мной.

Я всегда стою на траве, когда они настигают меня, и меня всегда удивляет, что земля вокруг такая ровная — поле простирается до самого горизонта, и ничто не нарушает эту гладь. Меня всегда удивляет, как быстро псы приближаются ко мне, ведь поначалу кажется, что они далеко и бегут медленно.