Грязный секрет (ЛП)

Он отвешивает мне подзатыльник. Я неодобрительно зыркаю на него.

— Иисус, Кон. Ты киска! Иди к ней домой и просто спроси.

— Ты думаешь, что мне нужно появиться перед ней и потребовать, чтобы она всё рассказала, ха? Будто она должна мне?

— Она и должна! — бросает Тэйт. — Она задолжала тебе чёртово объяснение, почему скрылась от тебя, а после вернулась с ребёнком, словно на каникулы! Ты заслуживаешь знать! Перестань быть маленькой сучкой, иди и спроси её!

Я допиваю пиво, слова Тэйта обволакивают меня. Они заставляют почувствовать, что у меня есть полное право знать, даже если я не хочу слышать правду. Но вместо того, чтобы с ним согласиться, из моего рта вылетают слова, которые за последние пять минут я использовал слишком часто:

— Иди нахрен, Тэйт.

Вечно заботливый старший брат ухмыляется и оставляет меня на террасе. Напомните мне не помогать ему, когда он будет гадить во взрослые подгузники.

Я перевожу взгляд от двери к пляжу. Уехав в тур по Америке, я думал, что по возвращении домой первым делом сяду и буду смотреть на неистовую борьбу белой пены с пляжем, отдающую эхом крушения волн о песок.

Я думал, что буду дышать ароматом дома. Пряным, соблазнительным ароматом маминой еды, смешанным с запахом солёного моря. Думал, что буду смаковать его, закрыв глаза и отдыхая от напряжения изнурившего меня тура.

Я думал, что буду стоять на кухне в фермерском стиле, смеясь вместе с семьёй. Что буду сидеть на террасе с сестрой и слушать её болтовню о том, что маме нужна другая подставка для специй на кухне или книжный стеллаж папе в офис.

Как же я ошибался.

Я встаю, чтобы взять очередную бутылку, но, покрутив в руках пустую, вновь закидываю ноги на изгородь. Я пил быстро, слишком быстро.

Ночь опускается, принося с собой небольшую прохладу, но не тишину. Моя голова забита неистовыми мыслями о Софи и ребёнке.

Этот ребёнок может быть моим.

Я встаю, позволяя пустой бутылке упасть на пол. Лес пугающе тих, словно может чувствовать мой гнев. Словно он знает о горечи, застывшей в моих венах, о жжении от незнания.

Я стою в темноте, как деревья вокруг. Неподвижно.

Ветви и веточки хрустят под моими ногами, потому что я увеличиваю темп до лёгкого бега трусцой. Затем снова перехожу на медленный бег. После, к спринту.

Потребность узнать правду увеличивается с каждым шагом, так же равномерно, как тиканье часов. Не имеет значения, что я, вероятно, выпил слишком много пива, чтобы быть здесь, или что мы вернулись всего несколько дней назад.

Я не могу находиться в этой дыре, полной воспоминаний, ничего не зная. Не могу двигаться дальше, не узнав правды. Я не смогу забыть её, пока она всё не расскажет, и даже тогда, возможно, я не смогу.

Возможно, она незабываемая.

Вместо стука в заднюю дверь, как вчера, я обхожу дом и подхожу к передней двери. Сквозь шторы из гостиной льётся мягкий свет, остальная часть часть в темноте.

Моя грудь вздымается после напряжённого бега, поэтому я хватаюсь за дверной косяк, чтобы устоять. Я, наверное, слишком пьян для этого разговора, но какого чёрта.

— Софи! Открой чёртову дверь! — я бью по двери, один раз, два, снова и снова, и снова.

— Замолчи! — шипит она, дёргая дверь, — какого чёрта ты тут делаешь?

— Разве это не я должен спросить, принцесса? — я ухмыляюсь, прислоняясь к стене.

— Ты пьян? — её голос немного повышается в конце, а глаза расширяются.

Те самые глаза. Нежно-голубые глаза, которые всегда были моей погибелью.

— Пьян? Нет. Если бы я был пьян, то сидел бы дома, как несчастный ублюдок, а не стоял бы здесь лицом к лицу с причиной моего горя.

— Ты ведёшь себя, как мудак. Я не хочу слушать это.

Она дёргает дверь, но я подставляю ногу. Отойдя от стены, хватаюсь за край двери.

— Но ты сделаешь это.

Она не может одолеть меня и знает это, поэтому широко распахивает дверь.

— Почему ты здесь, Коннер?

— У тебя ребёнок.

— Да, — она поджимает губы.

— Когда? Когда она родилась?

Софи делает глубокий вдох и прижимает руки к животу. Они трясутся, даже когда она смыкает пальцы в замок, пытаясь спрятать это. Я вижу эту чёртову дрожь.

Она что-то шепчет, но я слишком озабочен её руками, чтобы услышать.

— Что?

— В августе два года назад, — повторяет она, продолжая шептать.

Август. Два года назад.

— Какого? Какого чёртового августа, Софи? — мой живот сжимается, когда наши глаза встречаются.

— Пятнадцатого августа, — она запинается на «пятнадцатого».

Спустя почти семь месяцев с того дня, когда она покинула меня и остальную часть Шелтон Бэй.

Адреналин разносится по моему телу, пока я смотрю на неё. На застывшие в глазах слёзы, на дрожь её губ и комок в горле, когда она тяжело сглатывает.

Это ничем не отличается от жжения в моей груди и того, как сжимается желудок.

— Она моя?

Она вздрагивает, и слезинка скатывается по её лицу.

— Софи. Она. Моя!? — кричу я, опираясь на дверной проём позади себя.

Она колеблется, но, когда я уже начинаю задумываться о том, чтобы прижать её к стене и заставить ответить, она кивает. Всего лишь движение, но его достаточно для ответа.

Хотя, нет. Чертовски недостаточно.

— Да или нет, Софи. Это не так сложно.

— Да, — пищит она, — Мила твоя.