Грязный секрет (ЛП)

Коннер исследует взглядом каждый миллиметр моего тела, и когда его глаза встречаются с моими, он хрипло шепчет:

— Я должен закончить песочницу, — низкий звук проходит сквозь меня.

— Да. Да, это хорошая идея, — отвечаю я и делаю глубокий вдох, когда он отпускает меня. — А я приберусь.

Он отворачивается от меня и кивает. Я ненадолго закрываю глаза, направляясь к двери.

Это никогда не сработает. Если он будет постоянно находиться здесь, это не сработает. Он слишком соблазнительный, заманчивый и слишком Коннер, чтобы у меня был шанс устоять.

В итоге я либо убью его, либо трахну.

В зависимости от настроения, меня устраивают оба варианта.

Учитывая ускоренное сердцебиение, вспотевшие ладони и ноющую боль, пульсирующую сейчас между ног, определённо последний. Если бы нас в прошлом не связывало так много, я бы, наверное, трахалась с ним прямо сейчас.

Потому что чувство, вызываемое его близостью, подавляет.

Я качаю головой, прогоняя эти мысли, и наклоняюсь, чтобы подобрать разбросанные игрушки Милы. Это не сработает, если мы не установим границы. Он здесь ради Милы, чтобы защитить её и проводить с ней так много времени, сколько возможно. В любом случае он здесь не ради меня.

Я не нуждаюсь в защите. Если один из этих болванов с фотоаппаратом на шее подойдёт ко мне, то я к чёрту задушу его. А вот Миле нужна. Она слишком мала и уязвима.

СМИ будут надоедать и беспокоить. Они будут следить за ним, поливать грязью через Интернет и журналы, и, возможно, даже по телевидению.

Ведь это скандал?

Сердцеед Коннер Бёрк — отец ребёнка, о котором не имел ни малейшего понятия.

Моё решение утаить её будет выставлено везде на всеобщее обозрение.

Меня будут ненавидеть за то, что я удерживала своего ребёнка от Коннера.

Это пугает меня, чертовски пугает, потому что я знаю, какими безжалостными они могут быть. В прошлом году, когда кто-то попытался поймать Тэйта с наркотиками, разразился ужасный скандал, и он продолжался неделями. Без передышки, никакого перерыва.

Причём всё ухудшает то, что СМИ будут на его стороне. Они безумные, практически убивающие. Они захотят разорвать меня на части. Они разорвут меня на части. В этом нет сомнений.

И я приму это. У меня не будет выбора. Возможно, они введут тренд в твиттере, что-то вроде #МатьРебёнкаКоннераСучка, не знаю.

Тьфу, мать ребёнка. Ненавижу этот термин.

Я вздыхаю и поднимаю куколку Милы. Пригладив её волосы, выглядываю в окно. Что будет, если они появятся здесь? Как я смогу защитить Милу?

Я не наивная. Рано или поздно какая-нибудь сплетница выяснит, что Софи Каллахан тайно родила ребёнка от Коннера Бёрка. Даже если они не знают наверняка, а они не знают, то будут догадываться. Повезёт, если всё это закончится.

Теперь каждый аспект жизни Милы будет разобран на кусочки и исследован, выставлен для каждого человека в Америке. Она вырастет на глазах общественности, которая постоянно будет наблюдать, как она выглядит и действует. Она всегда будет его дочерью и никогда просто Милой.

Бросаю куклу в ящик с игрушками и сажусь на диван. Я никогда не хотела этого. Никогда не хотела этого для неё. Никогда не хотела, чтобы нам пришлось скрывать правду.

Я никогда не думала, что это будет таким большим делом. Никогда не думала, что это будет важно кому-то, кроме семьи Бёрк. Никогда не думала, что мы будем сидеть здесь и ждать, когда же обнаружат наши личности и нашу жизнь, чтобы облить нас грязью через все средства массовой информации в Америке.

Я определённо не думала, что буду скрываться с ним в моём доме.

И, безусловно, я не думала, что мои гормоны загорятся, как фейерверк на четвёртого июля, от постоянной близости к нему.

Очевидно, я вообще не думала.

— Готово.

Перевожу взгляд на дверь и вижу Коннера, вытирающего лицо своей рубашкой. Мой взгляд падает вниз к его татуированному бицепсу и части живота. К мышцам V-образной формы.

Ох, сладкий проклятый ад. Эти косые мышцы живота.

К тем, которые, дразня, скрываются под его джинсами. Которые могут превратить сухие трусики во влажные за полсекунды.

Я сглатываю комок в горле и ловлю его взгляд.

— Классно.

— М-м-м, — бормочет он, бросая рубашку на спинку второго дивана, — уверен, ты думаешь о песочнице.

Я открываю рот, но сразу закрываю его, потому что не думала. Я думала о том, как можно лизнуть эту V. Чёрт, эта буква возбуждает.

— Ла-а-а-адно, — протягиваю я на выдохе, вытянув руки перед собой, — нам нужно провести несколько границ.

— Границ? — он поднимает брови.

— Да. Границ, — я откидываю с глаз чёлку и делаю глубокий вдох. — Для нас. Если мы не сделаем этого, то всё будет очень быстро и беспорядочно.

— Ладно, — он скрещивает руки на груди и прислоняется к спинке дивана. — Ну, какие тогда?

— Никаких разговоров о том, что было до моего ухода, — выпаливаю я.

— Я этого не планировал.

— Хорошо. Никаких поддразниваний или игр, как раньше.

— Ладно.

— Не разгуливать тут без рубашки.

На этом он ухмыляется.

— Я постараюсь.

— И однозначно не целуй меня, — указываю на него, — потому что это контрпродуктивно.