Грибная история

Мы ещё немного постояли возле старушек, они нам деревенские новости рассказали, кто умер, у кого дети женились, к кому внуки приезжают. Старушки пригласили нас к себе на чай, и Анфиса пообещала обязательно прийти, только в другой день.

Дом Анфисы был предпоследний на улице, и за ним возвышался сосновый бор, отбрасывая тень на половину огорода. Напротив покосившихся ворот стояли две разросшиеся рябины. Трава возле ворот была скошена, видимо, соседи постарались. Мы с трудом открыли калитку, и во дворе нас встретили настоящие дебри, заросло всё, даже на деревянном крыльце из щелей росла трава. Крыша над крыльцом завалилась на один бок, и дверь жалобно заскрипела, когда Анфиса её открыла ржавым ключом, который вытащила из-под порога.

Маленький коридор перед входом в дом освещался единственным окном, с которого свисали расползшиеся от старости непонятного цвета занавески. Анфиса сорвала их, но света не добавилось, потому что окно было всё в серых подтёках. Пахло мышами.

Такое же запустение было и в единственной комнате. На печной трубе были разводы от воды, видимо крыша совсем не хранила от дождя покинутый и бесхозный дом. Анфиса прошла к деревянной широкой лавке под окнами, и села.

– Не могу это видеть. Надо было его продать хоть на дрова. Или вообще отдать. Не думала, что так быстро всё сгниёт и разрушится.

– Сейчас отдай на дрова. И вещи раздай, вон комод, какой хороший, может, кому из соседей пригодится. – Посоветовала я.

– Да, отдам. – Она грустно вздохнула – Мама у меня очень любила этот дом. Они с отцом его купили, как только поженились. Только здесь была перегородка, отделяющее одно окно. Там была моя комнатка, кровать стояла, только она одна и входила. А потом отец умер, мы перегородку разобрали. Мама спала на печке, а я на этой кровати. – Она показала на кровать – Тосковала она по отцу очень. Всю жизнь.

– Она всегда в Каневке жила?

– Да. Она здесь родилась. А вот бабушка моя, её мама, приехала за дедом сюда из самого Ленинграда. Дед там служил, а она работала машинисткой в военкомате. Вот там и познакомились, полюбили друг друга. И бабушка за ним поехала сюда. Мама называла её декабристкой. Я некоторые фотографии взяла домой, но у неё ещё целый пакет здесь остался.

Анфиса подошла к комоду, выдвинула нижний ящик, и достала из него тонкую тетрадку.

– Я из-за неё, можно сказать, и приехала. – Увидев мой удивлённый взгляд, она добавила – Это записи моего отца, Николая Рафимовича. Эти записи он сделал ещё до своей женитьбы на моей матери. Сначала там он вёл учёт своего заработка и трат. А потом появились строчки о каком-то Губце, или Гудце. И что он диктует свои приказы Верке, это он так про тётю Веру. И написал, что она колдунья.

С минуту мы смотрели друг на друга, потом я спросила:

– Она приворожила его брата?

– Нет, соперницу извела.

– Как извела?

– Так. Умерла она. Совсем молодой. До свадьбы с дядей Ваней.

– От чего?

– Сначала она с ума сошла. Всё какого-то боялась, говорят, начала прятаться, показывать куда-то пальцем, что, мол, он за ней идёт, разговаривала всё с кем-то. А потом её в лесу нашли. Говорят, она перед смертью очень испугалась, сердце от этого остановилось. И как будто руками от чего-то закрывалась. Её искали несколько дней. Она ушла километров за семь от деревни.

– Ужас какой. А в родне у неё не было сумасшедших? Может, у неё была генетическая расположенность к этому.

– Не было никакой расположенности у неё. Мать нормальная. Отец всю жизнь в милиции работал. Если бы какие сомнения на его счёт были, ему бы оружие не выдали. И сестра её младшая тоже нормальная, она до сих пор жива. И дети у сестры все с высшим образованием, в городе живут, работают, к матери приезжают. Сумасшедших нет.

– Понятно. Ты всё прочитала, что твой отец в тетрадке написал?

– Нет. Когда бумаги разбирала, открыла тетрадь, начала читать и откинула, почерк у него очень не разборчивый, хотела потом прочитать, да забыла. Уехала. А потом вспомнила. Не поверишь, но так все эти годы жалела, что не прочитала до конца.

– Ты сказала, что мама перед смертью тебе что-то сказала. – Напомнила я ей.

– Она сказала, чтобы я быстрее отсюда уезжала, и больше не возвращалась. И что отца моего они со свету сжили. Они – это кто-то и тётя Вера.

– Может это и есть Губец. Ты про него слышала ещё от кого-нибудь? Может в деревне есть кто с такой фамилией, или раньше тут жил?

– Нет у нас в деревне ни Губцов, ни Гудцов. И я никогда не слышала такой фамилии.

– Давай прочитаем, что в тетради дальше написано. Может тогда и поймём, кто такой Губец.

– Оля, ты мне сначала скажи, почему ты так настороженно на Гришу смотришь? – Она положила руку на тетрадь и посмотрела на меня.

– Что, так заметно? – Удивилась я.

– Да, я это на вокзале ещё заметила.

– Не знаю даже, как ты воспримешь мой ответ. – Я помедлила, подбирая слова – Я поехала с Наташей сюда потому, что почувствовала какое-то колдовство, когда впервые увидела Григория Ивановича. Сначала подумала, может, какой оберег у него сильный при себе. Я умею чувствовать колдовство.