Читаем Грибной царь полностью

К лесу двинулись мимо хлева, обшитого почерневшими досками, через длинный огород, занятый в основном картофелем. Ботва начала уже желтеть и подвядать, а в нескольких местах ровные грядки были нарушены и перекопаны, там валялись высохшие коричневые плети с оставшимися на них маленькими, как орехи, зелеными картофелинками. Справа тянулись грядки моркови, репы, петрушки, позднего крупного редиса, наполовину высунувшего из земли свои продолговатые красные тельца. Среди единообразно зеленой ботвы странно выделялись фиолетовая грядка свеклы да высокие желтые раскидистые зонтики созревшего укропа, похожие на сложные многофункциональные антенны. У забора густо поднимались банановые опахала хрена. Светка восхищенно остановилась возле больших белых кабачков, напоминавших греющихся на солнце хрюшек.

— Ух ты! — сказала она. — А патиссоны так же растут?

— Нет, патиссоны как раз на деревьях, — уточнил Михаил Дмитриевич.

— Да ладно!

— Леш, скажи!

— Ага! — кивнул водитель и улыбнулся в сторону. Прихватив с кустов подвяленные ягоды малины, они пролезли между жердями и оказались в перелеске, отделявшем в прежние времена деревню от колхозного поля. Ишка бегал туда ловить «саранчу», вылетавшую из-под ног, стрекоча крыльями и скрывавшуюся в васильковой ржи. На самом деле это были всего лишь большие пузатые кузнечики с длинными (у самок) саблевидными яйцекладами. Пойманные, они сучили лапками и выпускали из зазубренных челюстей капли черного безвредного яда, которым Витька со знанием дела смазывал в лечебных целях свои многочисленные бородавки…

— Нашла, нашла! — радостно закричала Светка, упав на колени в траву.

Свирельников подошел и обнаружил, что причиной девичьего восторга стал гнилой пень, действительно весь облепленный грибами, похожими на осенние опята, но только ножки и шляпки у них были ядовито-желтые, а пластинки синеватые.

— Нет, это поганки.

— Почему?

— Так получилось.

— Да ну тебя!

— Да, это ложные опята, — подтвердил подошедший Леша.

— А каких грибов в лесу больше: поганок или хороших? — спросила Светка.

— Поганок, — сообщил Михаил Дмитриевич.

— Надо же, все как у людей! — вздохнула она.

— Ты лучше рядом ходи! Не отставай!

— Так точно, товарищ капитан!

Они прошли сквозь перелесок, по мягким мшистым кочкам, заросшим давно обобранными кустиками нежно-зеленой черники и серебристо-голубого гонобобеля. Во мху виднелись тугие петлистые свинушки. Свирельников нагнулся, сорвал белесый болотный подберезовик и показал Светке:

— Вот эти собирать можно!

— А эти?

— Свинушки нельзя.

— Почему?

— Они в себе какую-то дрянь накапливают…

— А мы собираем, — робко сообщил водитель.

— Ну и зря!

Перелесок кончился, но на месте прежнего колхозного поля теперь поднялся молодой березняк, почти весь еще летний, с редкими желтыми прядками в кронах. Трава тоже была упругая, густая, украшенная сиреневыми лепешечками сивца и замысловатыми султанчиками розовой буквицы. Только соцветья зверобоя совершенно по-осеннему пожухли, став коричневыми.

Вдруг березняк расступился, и перед ними возникло целое кладбище сельхозтехники: ржавые, распавшиеся сеялки, бороны, культиваторы, дисковые лущильники, полуразобранные трактора без шин, плуги с въевшимися в почву лемехами — все это громоздилось пластами, так плотно сцепившись меж собой, что лишь несколько березок смогли пробить груду преданного металла. А чуть в стороне стоял почти целый уборочный комбайн с еле заметными белыми звездочками на выцветшем боку, оставшимися, видимо, от побед в смешных теперь социалистических соревнованиях.

— Как динозавры! — тихо сказала Светка.

— Да уж! — кивнул Михаил Дмитриевич, удивившись точности сравнения.

Сквозь пятигранное мотовило вымершего агрегата густо проросли кусты красной недотроги, обсыпанные цветками, похожими на изготовившиеся к поцелую напомаженные женские губы. Свирельников подошел к зарослям, увидел созревшие семенные коробочки и осторожно дотронулся до самой крупной ребристой капсулки, которая тут же взорвалась под его пальцами, чтобы шрапнелью разметать кругом семена.

— Вау! — восхитилась Светка и начала методично взрывать одну коробочку за другой. — Здорово!

«Ребенок! — подумал Михаил Дмитриевич. — Ребенок ждет ребенка. Чудеса!»

— Я подосиновик нашел! — громко доложил, выйдя из-за деревьев, Леша.

— Покажи! — Девушка, сразу охладев к недотроге, помчалась к нему.

— Ух ты! Какой здоровый! А он ничего не накапливает?

— Нет, очень хороший гриб!

— А где ты нашел?

— Там!

— Пошли туда!

Перейти на страницу:

Все книги серии Треугольная жизнь

Треугольная жизнь
Треугольная жизнь

В романах «Замыслил я побег…» и «Грибной царь» и повести «Возвращение блудного мужа» Юрий Поляков так подробно разбирает затейливый механизм, который принято называть многозначным словом «семья», будто пытается сообщить нам некую тайну, которая одним поможет семью спасти, а другим — вообще уберечься от брака.Вслед за автором и вместе с ним мы вновь и вновь переживаем драмы и трагедии, которые выпали на долю его героев. Ну и, конечно, смеемся. Над наивностью и ограниченностью; над себялюбием и воздушными замками; над тем, что нам особенно дорого, — над самими собой.В своеобразном «семейном цикле» от Юрия Полякова, как водится, присутствуют все характерные для его прозы качества: захватывающий сюжет, искрометный юмор и эротическая дерзость.

Юрий Михайлович Поляков

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее