Грибоедов. Тайны смерти Вазир-Мухтара

Поэт в письме Ф.Я. Булгарину сам описал тот знаменательный день 16 июля 1828 г., когда все решилось: "В этот день я обедал у старой моей приятельницы, за столом сидел против Нины Чавчавадзе… все на нее глядел, задумался, сердце забилось; не знаю, беспокойство ли другого рода, по службе, теперь необыкновенно важной, или что другое придало мне решительность необычайную, выходя из-за стола, я взял ее за руку и сказал ей: "Venez avec moi, j’ai quelque chose vous dire" ("Пойдемте со мною, я должен вам кое-что сказать". — фр.). Она меня послушалась, как и всегда, верно думала, что я ее усажу за фортепиано, вышло не то; дом ее матери возле, мы туда уклонились, вошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыхание занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и все живее и живее; она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери, Праск. Ник. Ахвердовой, нас благословили, я повис у ней на губах во всю ночь и весь день, отправил курьера к ее отцу в Эривань (Чавчавадзе был тогда начальником Армянской области. — С.Д.) с письмами от нас обоих и от родных… В Гумрах же нагнал меня ответ от князя… он благословил меня и Нину, и радуется нашей любви. Хорошо ли я сделал?"

Уехав от невесты уже на следующий день после помолвки на поиски Паскевича, действовавшего против турецких войск, Грибоедов, переживая за свою отлучку, написал П.Н. Ахвердовой: "Скажите Нине, что так не будет долго продолжаться, вскоре, самое большое через два года, я заживу отшельником в Цинандалах", имея в виду очаровательное родовое имение семьи Чавчавадзе в Цинандали. (И здесь мы опять видим, что пророческие опасения за свое будущее отнюдь не затмили в душе поэта надежды на счастье, покой и творчество в благодатном семейном кругу)

После возвращения Грибоедова из главной квартиры главнокомандующего Паскевича и длительных страданий поэта от жестокой лихорадки, он, измученный и исхудалый, повенчался с Ниной 22 августа в Сионском соборе Тифлиса По свидетельству Д.Ф. Харламовой, "лихорадка не покинула его до свадьбы, даже под венцом она трепала его, так что он даже обронил обручальное кольцо и сказал потом: "C'est de mauvaise augnre" ("Это дурное предзнаменование". — фр.)". Несмотря на невзгоды, поэт был на вершине счастья. "Недаром Грибоедов назвал ее мадонной Мурильо, — писал А.П. Берже. — Сделавшись обладателем женщины, блиставшей столько же красотой, сколько и душевными качествами, он имел полное право сознавать свое блаженство и гордиться счастьем, которое, увы! было так скоротечно, так мимолетно!" Сообщая о своем счастье Паскевичу, Грибоедов очень метко заметил: "Вы говорите, что я слишком озаботился моею женитьбою. Простите великодушно, Нина мой Карс и Ахалцых, и я поспешил овладеть ею, так же скоро, как и Ваше Сиятельство столькими крепостями".

В императорской России чиновник, находящийся на службе, не мог вступить в брак без разрешения начальства, Грибоедов должен был испросить это дозволение у Нессельроде, но за отсутствием времени схитрил, попросив такое разрешение у Паскевича, который затем довел новость о поспешной женитьбе поэта до Нессельроде и императора. Лишь 18 декабря в Тифлис дошло известие о том, что Николай I соизволил признать брак Грибоедова законным, о чем самому поэту так и не суждено было узнать.

На следующий день после венчания Грибоедов позвал на бал и ужин во дворец главноуправляющего на Кавказе Паскевича, где поэт временно проживал и где сейчас на проспекте Шота Руставели находится Дворец молодежи, около 100 гостей. Этот бал запомнился многим как символ породнения двух дворянских родов и объединения двух государств. По словам Аделунга, "весь Тифлис проявляет живейшее участие к этому союзу; он любим и уважаем всеми без исключения…". И как же обидно было мне убедиться во время посещения этого здания совсем недавно, что никто из его сотрудников даже не знает о происходившем здесь событии; тем более мне никто из них не смог указать, в каких помещениях жил Грибоедов и где состоялся сам бал. Пришлось догадываться самому…

Существуют не проверенные до конца свидетельства, что сразу после свадьбы молодые супруги всего лишь на несколько дней, но все-таки уехали из Тифлиса в Цинандали, в имение Чавчавадзе, туда, "где вьется Алазань" и где они вырвали для себя у судьбы "медовую неделю" счастья… Я не мог не посетить это легендарное место, где вновь заговорила Лира, оказавшаяся под впечатлением от завораживающей истории любви Нины и Александра:

Усадьба Цинандали в Кахетии, в Алазанской долине, где любил бывать Грибоедов