Грибоедов. Тайны смерти Вазир-Мухтара

И в Тебризе русское дыханье
Ты случайно можешь ощутить
Как истории напоминанье,
Как веков нетронутую нить.

Грибоедов здесь три года пробыл,

"Горе от ума" стараясь сочинять,
Побеждая проявленья злобы
И храня России твердую печать.
Пережил он здесь мгновенья счастья
С молодой красавицей женой
Накануне заговора власти —
Яростной, коварной и чужой.

Жаль, но даже дом посольский

Брошен ныне, как ненужный хлам…
Долго же Тебриз по бровке скользкой
Шёл навстречу бурям и ветрам.

А сегодня он совсем спокоен

В окруженьи величавых гор,
Принаряженных зимы рукою
В снежный ненавязчивый убор…

Главной своей обязанностью во время пребывания в Тавризе Грибоедов считал заботу о находившихся в плену соотечественниках, которые в соответствии с Гюлистанским договором 1813 г. между Россией и Персией подлежали возвращению на родину. Особенно его волновала судьба солдат "русского батальона" под командованием бежавшего в Персию вахмистра Самсона Мякинцева, находившихся на шахской службе, но выразивших свое желание вернуться в Россию после энергичной агитации Грибоедова. И не следует удивляться, что эта бурная деятельность вызвала самое резкое противодействие с персидской стороны, и уже в 1819 г. поэт почувствовал на себе ту же опасность, которая обернулась трагедией через 10 лет. Остались записи в дневнике писателя, которые говорят сами за себя: "Хлопоты за пленных. Бешенство и печаль… Подметные письма. Голову мою положу за несчастных соотечественников. Мое положение. Два пути, куда Бог поведет… Забит до смерти, 4-м человекам руки переломали, 60 захватили. Резаные уши и батоги при мне. Во второй раз привожу солдат к шах-зиде, он их берет на исповедь поодиночке, подкупает, не имеет ни в чем успеха и бесится".

Показателен диалог по поводу возвращения солдат Грибоедова и Аббас-Мирзы, которого поэт называет Наиб-султаном (наследником престола), "великим мне недоброжелателем": "Наиб-султан. Видите ли этот водоем? Он полон, и ущерб ему невелик, если разольют из него несколько капель. Так и мои русские для России. Я. Но если бы эти капли могли желать возвратиться в бассейн, зачем им мешать? Наиб-султан. Я не мешаю русским возвратиться в отечество. Я. Я это очень вижу; между тем их запирают, мучат, до нас не допускают. Наиб-султан. Что им у вас делать? Пусть мне скажут, и я желающих возвращу вам. Я. Может быть, ваше высочество так чувствуете, но ваши окружающие совсем иначе: они и тех, которые уже у нас во власти, снова приманивают в свои сети, обещают золото, подкидывают письма… Наиб-султан. Это не тайна; это было сделано по моему приказанию… Зачем вы не делаете, как англичане? Они тихи, смирны. Я ими очень доволен. Я. Англичане нам не пример, и никто не пример. Поверенный в делах желает действовать так, чтобы вы были им довольны, но главное, чтобы быть правым перед нашим законным государем императором". И вот итог борьбы: "Пришли доложить, что из 70-ти человек, мною приведенных, один только снова перешел на службу к его высочеству, но и этот ушел от них, бросился ко мне в ноги, просил, чтобы я его в куски изрубил… сам не знает, как его отсунули от своих…"

Поэт решает, несмотря на опасности, сопровождать 158 русских солдат в их пути до Тифлиса, и потом шутливо напишет: "Разнообразные группы моего племени, я Авраам". Вывод отряда совершился вопреки желанию персидского правительства, лишавшегося солдат, из которых оно, не имея своих обученных частей, составляло войска так называемых сарбазов. Грибоедовым при этом двигал порыв патриотизма и забота не только о солдатах, но и о престиже России.

А путь к Родине оказался под стать библейским временам, в Тифлис отряд добрался лишь через месяц, испытав лишения, издевательства, попытки спаивания и подкупа солдат, нехватку продуктов и даже нападения ("…В Маранде… камнями в нас швыряют, трех человек зашибли"; "В нас бросали камнями, и я с сознательным молчанием скрывал перед моими собственными людьми ярость, меня душившую, и они вели себя спокойно"). Дело дошло до того, что, опасаясь худшего, Грибоедов, чтобы избежать опасностей, вооружив отряд 50 копьями, тайно вывел его из Нахичевани, где поэта "косвенным путем предупредили, что <…> вполне могут взять под арест, впредь до нового приказа из Тавриза".