Грибоедов

15 апреля Вильгельм разругался с Николаем Николаевичем Похвисневым, чиновником при Ермолове и чуть ли не его родственником, и вызвал его на дуэль. Кюхельбекер считал поединок естественнейшим решением всех проблем, в разное время он собирался драться едва ли не со всеми своими знакомыми (кроме Грибоедова), порой дело даже доходило до обмена выстрелами, и он не прослыл бретером только по феноменальной своей неметкости: ни разу в жизни он не попал ни в какую намеченную цель. Похвиснев не принял вызов всерьез и отказался стреляться по пустяку; Вильгельм вспылил — и прилюдно дал ему две пощечины! Конечно, это был очень некрасивый поступок, незаслуженное оскорбление, против чести, тем более что повод был действительно мал и обида существовала только в болезненном воображении Кюхельбекера.

Ермолов пришел в ярость и заявил, что непременно отправит Кюхельбекера в Россию, но перед этим велел обоим драться, чтобы смыть с Похвиснева позор пощечин. Кюхельбекер не пригласил Грибоедова в секунданты, опасаясь ему повредить. Александр постарался как мог уладить ссору, понимая, что дуэль этого не сделает: оба противника слыли из ряда вон плохими стрелками; Похвиснев как гражданский человек, кажется, вовсе не владел оружием.

Поединок состоялся только 20 апреля: Кюхельбекер дал промах, у Похвиснева пистолет осекся (или он слабо нажал на спуск) — тем все и кончилось. Но Ермолов сдержал слово и отставил Кюхельбекера с нелестной характеристикой.

В мае, после тяжелого прощания с Грибоедовым, Вильгельм уехал в Москву. Ермолов отправился в армию. Тифлис опустел. Грибоедов тоже беспрестанно находился в разъездах: то ездил к главнокомандующему за указаниями или с отчетами, то сопровождал разных англичан — Роберта Лайола в путешествии по Кахетии, потом Клендса туда же, потом других… Каждая поездка отнимала не меньше месяца, а уж сколько раз он переходил Кавказ — не упомнить. Он совсем сжился с горами, пропастей не замечал, воя Терека не слышал, на обвалы не обращал внимания. Ермолов придавал огромное значение поручениям Грибоедова. Маловероятно, что все британцы забирались в такую глушь, чтобы, как иронизировал генерал, «изыскивать сходство персидского языка с датским». В каждом вояжере он видел агента английского кабинета и был близок к истине. В самом ли деле эти путешественники были посланы на Кавказ с деньгами от парламента или Ост-Индской компании и Грибоедов помешал им вступить в сношения с горцами, или были тому другие причины, но в 1822 году война почти сошла на нет, только в Кабарде вспыхивали отдельные восстания, легко подавляемые.

Зимой Кавказский корпус съехался в Тифлис, страдая от длительного безделья и скуки. Грибоедов должен был бы меньше всех чувствовать уныние. В июле — августе, невыносимых в Тифлисе, задыхавшемся от жары и пыли, он отдохнул в великолепном поместье князя Чавчавадзе Цинандали. Изогнутый полумесяцем дворец князя стоял в замечательно красивом месте, с широким видом на зеленую Алазанскую долину. Вокруг уступами располагался волшебный сад. На лето сюда съехались многие знакомые князя, в первую очередь Ахвердовы. Дом был полон детей и музыки, потому что Грибоедов привез с собой, разумеется, свое неразлучное фортепьяно и бесконечно играл, к восторгу девочек, или усаживал их за инструмент, что им нравилось гораздо меньше. Только старшая дочь князя, десятилетняя Нина, слушалась его во всем, зато младшая, шестилетняя Катинька, так его боялась, что даже не решалась с ним заговаривать. Прекрасное лето утешило Грибоедова. Осенью же он пять шестых своего времени проводил в седле в разъездах по делам, остального едва доставало на письма друзьям и общение с многочисленными знакомыми.