Грибоедов

География окрестностей была впечатляющей. В одном дне пути находился Липецк, и семейство Бегичевых несколько раз за лето непременно ездило туда попить воды и повеселиться. Конечно, лучшее общество уже не приезжало сюда, но дворяне соседственных имений оставались верны Липецку: в их глазах он имел одно достоинство — близость. Грибоедов, наслышавшись издавна об этом курорте, побывал там. Галерея и зала для пьющих воды, собор, бани и особняки, построенные едва пятнадцать — двадцать лет назад, еще не успели обветшать, целебные источники исправно извергали железистые воды, но городок портили какие-то рвы, прорытые неведомо зачем Петром I, и оружейные заводы, им же основанные. Грибоедов надеялся встретить здесь Степана Жихарева или кого-нибудь из петербургских знакомых, но не случилось.

На полпути к Липецку лежала Лебедянь — Бегичев обещал другу съездить туда в сентябре на знаменитую конскую ярмарку. Там можно будет повидать степных помещиков, офицеров-ремонтеров, барышников и цыган со всей страны. Туда-то Жихарев и все любители лошадей явятся всенепременно, а кроме них — бесчисленные купеческие семьи, московские модистки и лавочники с залежавшимся товаром, картежные шулеры и куча всякого сброда. И незачем Грибоедову будет тащиться к Всеволожскому в Нижний — тот с делами и без него управится, а полюбоваться ярмарочной кутерьмой и балаганами можно будет и в Лебедяни.

Наконец, совсем рядом с Лакотцами расстилалось Куликово поле — незасеянный, незастроенный памятник великого прошлого Руси. Погожим днем верхом, чтобы не тащиться в экипажах по пыльной дороге, хозяева с Грибоедовым поехали на него взглянуть. Оно оказалось очень обширным; кругом, куда ни посмотришь, не видно конца, и зелень травы сливалась у горизонта с голубизной неба. Местные жители считали, что в самом центре поля есть большая яма, которая во времена, когда здесь кочевали татары, была кладовой с железными створами и служила для хранения отнятых у русских денег; потом эта кладовая обвалилась, заросла травой и затерялась в бескрайних просторах поля. Грибоедов загорелся идеей ее отыскать, но братья Бегичевы его отговорили: во-первых, было, на их взгляд, жарко (они ведь не сидели пять лет в Персии!), а во-вторых, в отрочестве они изъездили все поле, но ничего не обнаружили, даже наконечников Мамаевых стрел. Грибоедов жалел, что с ним нет сестры, но молодая хозяйка понимала, что нельзя пригласить Марию и Александра без их матери, не нанеся той оскорбления, а Анна Ивановна отнюдь не желала начинать семейную жизнь ссорой с влиятельной и вредной старухой. Александр сперва порывался отправиться к Всеволожскому, но вскоре неспешное течение чудесных летних дней заставило его забыть об отъезде. Он столько разъезжал в последние годы, и так приятно было никуда не спешить, не думать ни о каких делах: «Любезный друг. Пишу тебе из какого-то оврага Тульской губернии, где лежит древнее господское обиталище приятеля моего Бегичева. Опоздавши выездом из Москвы, чтобы сюда перенестись, я уже предвидел, что не поспею к тебе в Нижний; однако думал выгадать поспешностию в езде время, которое промедлил на месте. Ничуть не так. Отсюдова меня не пускают. И признаюсь: здесь мне очень покойно, очень хорошо. Для нелюдима шум ярмонки менее заманчив… Коммерческие наши замыслы тоже рушились, за безденежием всей компании. Сговоримся в Москве, склеим как-нибудь, коли взаимная выгода соединит нас, право это хорошо, а если нет: утешимся, взаимная, добрая приязнь давно уже нас соединила, и это еще лучше. Прощай, любезный Александр; не замешкайся, будь здоров, помни об своем милом семействе, а иногда и обо мне. Верный твой А. Грибоедов».