Грибоедов

После ужина Грибоедов пошел в комнату, которую делил с Сергеем Николаевичем Ермоловым, молодым родственником генерала и еще двумя адъютантами. Около его постели, разложенной на полу, в изголовье невинно стояли два чемодана, оставленные им в повозке — значит, все в порядке, Грибов сделал свое дело. Товарищи по комнате стали укладываться, но Грибоедов не раздевался. Двери открылись, дежурный штаб-офицер Талызин, дежурный по отряду полковник Мищенко и фельдъегерь вошли в комнату: «Александр Сергеевич, воля государя императора, чтобы вас арестовать. Где ваши вещи и бумаги?» Грибоедов спокойно указал на чемоданы. Их открыли: кроме рукописи «Горя от ума» там ничего не было. Талызин слегка улыбнулся за спиной фельдъегеря. Чемоданы опечатали и забрали, а Грибоедова провели в другой офицерский домик, где снаружи поставили часовых. Так он смог впервые по приезде на Кавказ получить отдельную комнату и выспаться без помех. Наутро все офицеры собрались проводить его. Многие беспокоились. Главнокомандующий вместе с уведомлением о произведенном аресте отсылал в Петербург наиболее лестную характеристику Грибоедова. Сослуживцы Александра посоветовали фельдъегерю больше никогда не приезжать на Кавказ, где его отныне очень не любят. Грибоедов успокаивал всех и беспрестанно повторял: «Пожалуйста, не сокрушайтесь, я скоро с вами увижусь». Фельдъегерь сел рядом с ним, и тройка помчалась по горам в Петербург.

* * *

Свободы гордой вдохновенье!

Тебя не слушает народ:
Оно молчит, святое мщенье,
И на царя не восстает.

Николай Языков.

Грибоедов не собирался беспокоиться раньше времени. Факт его ареста означал, что его имя уже названо кем-то из захваченных или просто указано среди близких знакомых Рылеева, Бестужевых, Муравьева-Апостола, Трубецкого, кого угодно. Однако Александр испытывал почти душевный подъем, он не намерен был сдаваться на милость царя, ни даже его фельдъегеря. Бояться людей — значит баловать их. Тройка неслась во Владикавказ, вокруг были по кавказским меркам неглубокие пропасти, но все не заснеженная русская равнина. Грибоедов решил извлечь из гор пользу и сообщил своему «телохранителю», что если тот желает довезти его живого, так пусть делает, что угодно Грибоедову — не радость же ему в тюрьму ехать. Он прекрасно понимал, что фельдъегерь не захочет нести ответственность за гибель арестованного и не может знать, не впрямь ли тот намерен сигануть в пропасть. Уклонский вынужден был подчиниться.

По прибытии во Владикавказ курьер забрал оставшиеся здесь вещи Грибоедова с пакетом бумаг. Относительно этого пакета Александр был не совсем спокоен: ничего серьезного там содержаться не могло, но вдруг мелькнет чье-то случайное имя? Он надеялся, что сумеет так или иначе уничтожить пакет. Дорогой он требовал и получал всякие поблажки: ночлег в непогоду, хороший обед. В одном доме, где они остановились, он увидел фортепьяно, бросился к нему, и девять часов Уклонский не мог оттащить его от инструмента. Но все же они двигались достаточно быстро и 7 февраля прибыли в Москву. Грибоедов велел ехать к Дмитрию Бегичеву в его дом на Старой Конюшенной, поскольку не знал, цел ли еще Степан, не взяли ли его как бывшего члена Союза благоденствия. Дмитрий с женой были потрясены появлением Грибоедова под конвоем. Они собирались ехать в гости к Степану, которого пока не трогали, но теперь наскоро устроили обед у себя, а Степану послали записку с просьбой немедленно явиться, если он хочет увидеть Грибоедова. Тот бросил гостей и тотчас пришел.

Он застал Дмитрия, Грибоедова и фельдъегеря в кабинете за накрытым столом. При виде курьера он переменился в лице, но Александр весело ему объявил: «Что ты смотришь на него? Или думаешь, что это так просто курьер? Нет, братец, ты не смотри, что он курьер, он знатного происхождения: испанский гранд Дон-Лыско-Плешивос-ди Паричен-ца». Эта выходка всех рассмешила, Степан успокоился. После обеда Грибоедов отпустил Уклонского со словами: «Ведь у тебя здесь есть родные, ты бы съездил повидаться с ними». Тот с радостью ушел.