В утреннем воздухе была свежинка, словно исходившая от где-то в низинах с зимы дотаивающего льда, чудесная эта свежинка бодрила и радовала, услаждала дыхание, но не холодила тело. Солнце целило прямо в глаза, то удлиняя, то укорачивая стрелы лучей. В ложбинах белел туман, походивший на снег – столь аккуратно и ровно, совсем не как газ, он наполнял ложбины; чудилось, под туманом, словно под талым снегом – вода. Полевая травка купалась в росе. Лысая тропа в низкой травке привела нас к бревенчатым мосткам через узкую речку перед деревней. За деревней зеленел длинный, плавно изгибавшийся пояс леса. По направлению наших взглядов в лес, широко шагая, уходил мощный отряд из ажурных опор высоковольтной передачи, тяжкие, низко обвисшие провода погудывали фантастическим, словно внеземным гудом. В начале деревенской улицы за нами было увязалась сердитая лохматая собачка, державшая хвост баранкой, но, судорожно облаяв ни в чем не повинные перед ней наши ноги, а потом еще поворчав с выставленным желтоватым клыком, отступила. Мы с женой не любим ходить в лес через деревню, неловко прогуливаться по ней в сезон полевых работ; кажется, что сидящие на лавках да завалинках редкие старики и старухи, уже не способные трудиться в колхозе, глядят с укором и молча вопрошают: «Что это вы, такие-сякие, праздно шатаетесь, когда все работают в поле?» Скрываясь от глаз этих престарелых крестьян, мы свернули за околицу и пошли вдоль изгороди, составленной из кольев и жердей, неподалеку от изгороди ходили вокруг колышков на веревках теленок и коза, один стал мычать, другая заблеяла. Еще довольно большой подъем, еще переход по краю горбатой стерни мимо болотистой канавки с ветловым кустарником, и мы ступили на опушку березовой рощи.
Белых грибов мы тут немного нашли, но потом они и разные другие перестали попадаться. Я предложил пойти в сырую темную низину, в неизученные нами места. Туда вела обросшая травой, малоезженая-хоженая проселочная дорога.
Мы, любители длинных переходов, шли и шли. А дорога, чем ниже, тем становилась мокрее, и скоро под нашей обувью зачавкало, захлюпало; появились канавы с темной водой, в которой плавали сухие веточки, листочки, а иногда скользили, отталкиваясь волосяными лапками, водяные пауки. Внезапно дорога разделилась, каждая из трех ее ветвей выглядела неизведанно, живописно, но особенно поманила нас левая, на нее падало солнце, ее примаскировывал туман, и из тумана на обочинах дороги проступали, высвечивались, а кое-где сияли, точно стальные, частоколы беленьких стволов. Место это сулило замечательные грибы, и мы направились по левой ветви.
Березовая роща оказалась полна воды и буйной непродиристой травищи. Грибы, понятно, в воде и травище не росли. Мы быстро вернулись на дорогу, но и она вдруг на глазах стала все гуще зарастать травой, главным образом, осокой, а потом и болотным кустарником. Нам бы пойти назад, а мы, рассмотрев тропу, не то человечью, не то звериную, двинулись по ней в лес, надеясь, что вода и травища быстро кончатся и возникнет настоящая грибная роща, с палым прелым листом и аккуратной травкой.
Лес становился хуже. Скоро из березового он сделался не поймешь каким: тут и некрасивые, матерые, с пепельным старым мхом на толстых стволах, березы, и иссохшие, кем-то ободранные ели, и хилый орешник, и осинник с почерневшей зараженной листвой, и ольха, у которой листва отчего-то скрутилась в трубку. Начали попадаться отдельные упавшие деревья и целые их завалы. Я незаметно поводил жену в разных направлениях, помыкался туда-сюда и увидел, что мы заблудились. Первый раз в жизни я не мог выйти из леса!
Как мне было ни стыдно признаваться в этом, я сказал жене:
– Слушай, а ведь мы капитально заблудились! Просто не знаю, куда идти! Давай постоим, подумаем.
Вера поозиралась.
– Куда же теперь?
– Вот что, ступай посмотри вон туда, не уходи только очень далеко, чтобы аукаться. А я разведаю в другой стороне.
Мы разбрелись и перекликались. Мне почудилось, будто впереди мелькает просвет. Я убедился, что он есть, быстро дошел до него и увидел дикую поляну, где редкий чахлый кустарник перемешался с высокой травой. Крикнул, чтобы жена шла за мной, но ответа не услышал, позвал громче – опять напрасно, побежал назад, аукая изо всех сил, срывая голос – ни одного живого звука, лишь кряхтело и постанывало надломленное дерево, упавшее на плечо здоровому, да словно бы откуда-то доносился колокольный звон – наверное, у меня от волнения и усталости, от быстрой пульсации крови звенело в ушах.