Грифон

— На прежнем. Ты силен, как и прежде. Твои проходы для магической энергии чисты и расширены.

— Мое физическое состояние?

— У тебя заторможенность мыслей, но она наблюдалась и раньше — часть мощности твоего мозга занимал я, так что считай, что ты думал половинкой своего мозга. Извини. Впрочем, я не виноват, ты сам упал на артефакт, я же тебя не толкал? Зато дал тебе способности к трансформации.

— Они остались, эти способности?

— Хмм… в общем-то, да. Но на какое время — не знаю. Пока я не исчезну. Я же все-таки просто эхо прежнего Арна. А возможно, способность останется и тогда, когда я в тебе растворюсь.

— Способность вызывать духов?

— Вызывать — можем. Но приказать им передвигать физические предметы — нет. И вызвать теперь ты можешь только специальным заклинанием некромантов. Ты его пока не знаешь. Этим заклинанием поднимаются не только падшие души, но и все призраки, в пределах десяти метров вокруг тебя. Это тоже недурно. Это заклинание я забил тебе в мозг, и когда ты захочешь — можешь им воспользоваться. Как возникнет желание. Как я уже сказал — падшие души подчиняются только грифону, а грифона теперь в тебе нет, так что заставить их носить тебя или ломать для тебя двери — больше не сможешь. Увы. Но поговорить с ними, получить информацию — это запросто. Они ответят на все твои вопросы. Тут еще куча всяких заклинаний — сотая часть от того, что я знал, будучи настоящим Арном. Все они будут твоими, когда я растворюсь в тебе, стану частью твоей сущности. Кстати, способность перемещаться в пространстве между мирами у тебя останется, пока жив твой мозг. Но только тогда, когда я умру. Мои знания растворятся в тебе и закрепятся в мозгу. Не бойся, это произойдет скоро. Я чувствую, как растворяюсь в твоей сущности. Мне очень трудно сдерживать расползающуюся личность, очень трудно. Сдерживаюсь из последних сил. Что ни говори, но пожить хочется… очень хочется. Хотя я и понимаю, что я — теперь не я. И еще вот что — когда я умру, знания проявятся не сразу, не ожидай мгновенного результата. Они будут проявляться постепенно, по мере необходимости и желания. Жаль, что я не успел передать тебе ничего — столько знаний было накоплено за тысячи лет, и все впустую. Жаль…

— Я что-то должен сказать? Посочувствовать? Я сочувствую. Если можешь — останься, будем жить вместе. Я не жадный.

— Нет уж, — грустно пошутил грифон-два. — Опять будешь переживать из-за того, что я подгляжу ваши сексуальные игрища. Похоже, все-таки пора мне. Теряю рассудок. Ну что же, Вася, ты был не самым худшим товарищем. Жаль, что наше знакомство так быстро закончилось. Ты хороший мальчишка, добрый и веселый. Живи, Васька!

Голос грифона затих, как будто исчезнув в глубинах телефонной трубки, оставив лишь «белый шум» и волну легкой дурноты, которая охватила меня.

Меня стало подташнивать, а голова резко заболела, будто я весь день пытался решать математические уравнения, которые ненавидел лютой ненавистью. Откинувшись назад, улегся на травке, вглядываясь в синее небо, по которому, как маленькие парусники, неслись пушистые облачка.

Погода была великолепной, просто-таки курортной. Сейчас бы лежать на песочке, на берегу моря, рядом с Василисой, а не на чужой траве, в чужом мире, возле чужого дома.

С этими мыслями глаза мои закрылись, и незаметно для себя я задремал. Во сне я снова летал, теперь зная, кем являюсь на самом деле — могучим грифоном, царем миров, средоточием мудрости, силы и справедливости.

Разрушил мои мечты голос Василисы, ворвавшийся в мои уши, как полицейская сирена:

— Вась, ну хватит дрыхнуть! Он валяется, а я тут с голоду помираю! Иди разожги эту чертову печку, если можешь!

— Я все могу! — хмыкнул «почти грифон» и, тихо чертыхаясь, пошел к очагу. На нем стоял котел, а в котле набросаны куски сушеного мяса, какие-то коренья, кучка лаврового листа и несколько стаканов пшена. Эту неудобоваримую смесь покрывал слой воды, совершенно недостаточный, чтобы превратиться в нормальный суп или кашу.

Я укоризненно посмотрел на Василису, смущенно пожавшую плечами, и спросил:

— Ты вообще когда-нибудь готовила обед?

— Конечно нет! — раздраженно ответила жена, и я понял — моя любовь имеет свои недостатки, увы…

Вздохнув, стащил котел с очага и начал заниматься приготовлением пищи.

Готовить я умел, и даже неплохо. Если бы не захотел стать полицейским, то, вероятно, стал бы поваром. Мама всегда говорила, что у меня талант, я кулинар от Бога. Ну что же, мужчина все должен уметь — и стрелять, и пускать файерболлы, и приготовить обед себе и своей неприспособленной к жизни возлюбленной.

Закончив отмывать мясо от налипшей пшенной крупы, налив воды из котелка, с которым сходил к реке, я снова поставил котел на очаг, добавив тех пряностей, которые знал и которые нашлись в хижине. Большинство из тех специй, что напихала Василиса, пришлось от греха выбросить в мусор. Среди них запросто могли оказаться какие-нибудь ядовитые травы. Окочуриться в ином мире, оставив на растерзание супостатам свою жену, никак не входило в мои планы.