Грифоны охраняют лиру

Какая-то непонятная тень пробежала по лицу Вероники: она не удивилась, не испугалась, не расстроилась, а как бы подумала о чем-то не слишком приятном, будто зудящем на дне души: так человек, склонный к определенного рода неврастении, хотя и совершенно уверен, что перед уходом он выключил утюг и запер дверь, но все равно непременно несколько раз постарается припомнить освобождение вилки из розетки и поворот ключа. Никодим, сам страдавший этим расстройством, обычно боролся с ним, повторяя вслед за действиями, словно диктуя своей забывчивости: «выключил, выдернул, обесточил, запер», что, увы, помогало не всегда. Вероника посмотрела на него (как ему показалось — оценивающе), потом в сторону забытой на кресле книги, потом в окно.

— А что, может быть, — пробормотала она. — А почему ты так решил?

— Мама сказала.

Отношения с Никодимовой матерью (слово с запекшейся на исподе сукровицей в их обиходе не употреблялось) с первого же знакомства установились у нее натянуто-вежливые: две ежегодные обязательные встречи проходили в аккуратных светских беседах, темы для которых Никодим мысленно заготавливал заранее и подбрасывал по мере иссякновения беседы, сам себе напоминая полярника, дозирующего дефицитное топливо для скудного костерка. Случались, конечно, и спонтанные свидания, одно из которых, пару лет назад, особенно ему запомнилось: экстренно прооперированный из-за приступа аппендицита, он пришел в себя в реанимационной палате под раздраженное шипение двух ближайших ему женщин: «Всё ваши домашние ужины», — говорила младшая, стараясь не сорваться с шепота; «Всё ваши ресторанчики», — отвечала ей другая. Еще в полумраке блаженного наркоза он тихонько засмеялся, отчего свежий шов зачесался под повязкой.

— А ты уверен, что это правда?

— Нет, конечно. Но мне почему-то кажется, что да.

— Странно.

— Что странно?

— Да нет, ничего.

Она начала рассказывать. Оказалось, что в «Утре России» существовало что-то вроде обряда инициации для стажеров — выбрать из короткого списка лиц, наглухо отказывающихся давать интервью, одно и попытаться его разговорить. Успех (весьма, впрочем, редкий и почти небывалый) автоматически означал зачисление в штат. Ей достался Шарумкин, имевший репутацию в этом смысле безнадежного: предшественники обоих полов пытались и взять его измором и лестью, и очаровать цветением юности, и воспользоваться протекцией — все было тщетно, и редакционные анналы полнились описанием бесплодных попыток, завершающихся одинаково — брошенной телефонной трубкой или злобной прощальной (потому что приветственной называть ее язык не поворачивался) репликой. По словам Вероники, она уже и не помнила, почему выбрала именно его — или из-за собственной задиристости решила сразу взяться за наиболее завидный из возможных трофеев либо просто из любви к его книгам. («К тому моменту я прочитала их все, а „Почтарь“ местами знала даже наизусть», — сказала она, как показалось Никодиму, укоризненно.) Обобщив опыт предшественников и особенно предшественниц, она решила, что любая прямолинейная атака на затворника будет им отбита с легкостью: бессмысленно было звонить по телефону с горестной историей о том, что ее уволят, если она провалит редакционное задание. Общих знакомых у них, кажется, не было (хотя Вероника призналась, что ей, как позже и Никодиму, первым делом пришел в голову, вероятно по отрицательной ассоциации, словесник-Малишевский). Вместо этого она решила действовать методом, который сама она называла «аккуратный нахрап»: разыграть старинную карту «дева в беде». Зная адрес Шарумкина (хранившийся в редакционной картотеке вместе с адресами прочих знаменитостей), Вероника собиралась проникнуть в его подъезд, подняться на верхний этаж (а лучше на чердак), переодеться в халатик, намочить и намылить волосы и в таком виде позвонить ему в дверь, изображая соседку-растяпу, чья вода похолодела, дверь захлопнулась, а муж по удачному стечению (каламбур, признаться, средненький) обстоятельств оказался в командировке.

— То есть ты хотела его соблазнить? — переспросил Никодим, стараясь придать голосу максимум возможного безразличия.

— Не будь смешным, — отмахнулась она (на его взгляд, недостаточно убедительно). — Естественно, нет. Я хотела проникнуть к нему в квартиру и завязать разговор.