Грифоны охраняют лиру

Та немедленно подошла. «Опять, Святослав Залкович?» — спросила она заботливо, с какими-то материнскими интонациями. «Ну что сразу опять», — буркнул он, впрочем, явно добрея. «С яблочком?». — «И корицы побольше». «А вам?» — спросила она у Никодима. Тот уставился на нее: очень молодая, с выбеленными, коротко стриженными волосами, с едва заметными веснушками, она вдруг необыкновенно понравилась ему — то ли своей внешней нормальностью после мрачных Зайцевых речей, то ли (Никодим мысленно сплюнул) особенный ветер подул вдруг в его сторону. Ему вдруг показалось невежливым сидеть в ее присутствии, но этот порыв он быстро загасил. — «И мне кальвадоса, пожалуйста». Она мгновенно, кажется почувствовав дуновение его интереса, положила ладонь на плечо Зайцу, отчего тот еще более ссутулился, и улыбнулась Никодиму: «Конечно». Несколько секунд висела пауза, после чего официантка развернулась и упорхнула.

— Так вот. Я, прежде чем попасть в эту среду, всегда недоумевал — почему государство так стремится нравиться именно тем, кто его ненавидит и презирает. Ни в каких других странах этого нет, это чисто русская черта — вся местная интеллигенция всегда была злейшим и последовательным врагом России. Вы скажете, конечно, что она боролась не с самой Россией, а с тем, что в ней есть худшего, да? И хотела на ее обломках воздвигнуть новую, чудесную Россию, где не будет угнетающего класса, а будет равенство и братство, верно? Так нет — я уж не говорю, что Франция прекрасно нам показала, чего стоит равенство, братство и сестричка их гильотина. Собственно, если вы вспомните даже урок нашего семнадцатого года, то увидите, чем кончаются прекраснодушные интеллигентские мечты. Это же восхитительно — если бы с вами говорили пятьдесят лет назад и предложили бы вам угадать, откуда исходит главная опасность для России, кого бы вы назвали? Ну японцев, ну немцев, ну восстание инородцев, каких-нибудь басмачей, да? Или что прилетели с Венеры космические корабли, а в них какие-нибудь ходячие треножники с жвалами. А я бы вам сказал: нет, самая страшная опасность — два десятка интеллигентов: один экономист из Цюриха, один грузинский поэт из Батуми, один театральный критик из Москвы, один автор романа про содомитов из Петербурга и несколько внештатных корреспондентов ярославской газетенки. Вы подняли бы меня на смех! И двести тысяч жизней плюс пятую часть своей территории мы отдали, чтобы избавиться от плодов этого прекраснодушия. У вас может возникнуть иллюзия, что их так мало, настолько ничтожное число, что они физически не могут представлять опасности, — ну что значит десять, ну пусть двадцать тысяч бесов для двухсотмиллионной страны. А я вам предложу взвесить пулю, обычную свинцовую пулю. Девять грамм, правильно? А ее хватает, чтобы на месте положить стокилограммового человека. Вот и думайте, юноша.

Официантка незаметно возникла за плечом Никодима (правым, словно ангел, — машинально подумал он) и, грациозно балансируя подносом, расставила по столу: графинчик с темным напитком («чтоб два раза не бегать», — проворчал Заяц), две чистые рюмки, блюдечко с дольками яблока, обильно приправленными тертой корицей. «Что-нибудь еще?» — спросила она, улыбаясь. «Миллион швейцарских франков, вечную жизнь и любовь юной красавицы», — отвечал ей Заяц столь же бурчливо. «С последним — никаких проблем», — засмеялась она и, потрепав его по холке, скрылась.