Григорий без отчества Бабочкин

Мама бедная. Я уже видел, что начинаю её пугать. Мало того что не разговаривал, так и не ел ничего. Только колу хлестал – до зубного скрежета! Потом ходил по квартире и скрипел, как привидение. Но, может, это и не из-за колы. Зубами так и от злости можно.

В общем, я там такие представления закатывал! Пока мама не пригрозила, что вернёт меня обратно в больницу. Велела взять себя в руки, иначе всё – второй круг гречневого ада мне обеспечен.

А я, может, и хотел бы взять, но как? Если у меня только одна рука осталась. ||

▶ Ладно, попробую по порядку.

С игрой той с самого начала всё пошло наперекосяк. Может, знамение какое? А может, так всегда и бывает, когда самоуверенность – через край.

Нет, ну а что? Если даже Борисыч – и тот был уверен, что мы этих кобринцев в первом же матче размажем. Он так и сказал про их голкипера, мол, хороша Маша, да не наша.

У Борисыча с фразеологизмами, конечно, беда. Он в них вообще не разбирается! Но при этом… хах… его хлебом не корми – дай ввернуть что-нибудь эдакое. И главное, сказал и сказал, а в тему ли – это его уже не касается.

Но вообще, думаю, он просто иронизировал. А мы тоже такие – ха-ха… Ну, типа тренера поддержать.

А не надо было! Безудержное веселье – плохая примета перед игрой. Вот оно всё и поехало…

Шмель на первых минутах так накосячил! Его сразу на Филипенко заменили. А тот же – вообще никакой. Прицеп! Сразу какая-то неразбериха началась: один здесь, другой там, никакого взаимопонимания. Как котята на том льду смотрелись.

А я тоже косу включил. Борисыча вообще в игнор поставил. Хоть он и орал там, как будто при смерти. Серьёзно, чуть ли не в конвульсиях бился, грозился, что я у него «ещё попляшу» и «пожизненно в стакан сяду». Ну, к запасникам.

А я уже даже не помню толком, что творил. Потому что реально взбесился! Мы же как только выкатились, я сразу на трибуну посмотрел. А они прямо там и сидят, голубки´. За ручки держатся. Тьфу!

Вот после этого я, наверное, и отключился и делал всё на автомате. Пока не получил по фанере.

Это кобринский мне заехал. Я даже не понял как. Он так резко передо мной вылетел! А потом – хрясь – и дикая боль. Ключицу как будто вырвали, прямо с мясом. И с плечом заодно.

Ну вот как курицу разделывают… Раз-раз, крылья выкрутили, скелет отделили… Так вот и я в тот момент… Почувствовал себя курицей.

Дальше вообще не имеет смысла рассказывать. Ну, может, про Борисыча только. Помню, как он висел надо мной, весь потный и красный. Всё кричал:

– Малый, Малый, ты держись давай, не отключайся.

Малый – это моя вторая кличка в репертуаре Борисыча. На случай особой нежности. Ещё есть на случай особой ярости, но тут я, наверное, промолчу. Потом как-нибудь…

А дальше всё – полный бред. Больница, снимки. Врач нас сразу предупредил:

– Реабилитация будет долгой. И не факт, что успешной.

А потом добавил:

– Думайте сами, но на хоккее жизнь не заканчивается.

Умный, да? Что он вообще в этой жизни понимает? Может, у какого-нибудь неудачника и не заканчивается. А для меня хоккей – это всё. Вот просто всё! А теперь вообще ничего не осталось. ||

▶ А ещё же с Кристинкой такое случилось… Мы с ней теперь вроде как в одной лодке. Она меня хорошо понимает. Жаль только, что я её не сразу начал.

Один раз пришёл к ним, до своей травмы, а она рыдает. Видите ли, мама ей о гимнастике даже думать запретила. А я сел и сказал:

– Слёзы лить – это удел слабаков. А ты сильная. Выздоровеешь и на Олимпиаду поедешь. Всех там уделаешь!

Понятно, что я наврал. Там пока даже о простом прогулочном шаге речи не идёт. Но Кристинка от моих слов прямо воспряла. Серьёзно, даже картошку с котлетой съела – так взбодрилась. А то «не хочу, не буду». Тоже дал бог характерец!

Но и я – молодец. Кристинке соврал, а теперь, получается, плоды пожинаю. Не переношу просто, когда меня утешают. А если ещё и с фантазией, в духе «да Овечкин у тебя ещё автографы будет брать!» – вот такое я вообще слушать не могу. Такое уже враньё дешёвое!

И потом… Я же не хронический инвалид. Даже при таких травмах, как моя, всё ещё возможно. Тем более операцию мне просто идеально сделали. Ну, так Марк Анатольевич – мой хирург – сказал.

Да я и сам понимаю! Конечно, будет сложно. Но, как говорится, какая игра, такая и икра. Что посеешь, то и пожнёшь, короче. ||

▶ Проблема только в том, что я уже и сам не знаю, что мне там сеять. Я сам себя не понимаю.

У меня такое чувство, будто хоккей меня предал. Как будто он – живое существо. Схватило своими щупальцами… и выбросило куда-то за борт. И я теперь как отщепенец.

Нет, команда-то за меня держится. Пацаны вон приходят. Звонят.

Но я, если честно, их просто видеть не могу. Улыбаюсь, конечно, а сам только и жду, когда они свалят. Все эти разговорчики, улыбочки – меня тошнит прямо. А если ту клюшку вспоминать начинаю…

Мама же её со всеми моими вещами домой забрала. И пока я в больнице валялся, она в моей комнате стояла. А потом я вернулся, и всё. Сломал сразу. Просто взял и как вмазал по стене – она прямо в щепки. А я ещё подумал, жаль, что это только стена. Если бы чья-то голова, было бы приятнее.