«В первые же дни пребывания в Петрограде Распутин пробовал подойти к отцу, завязать с ним сношения, – писала в мемуарах дочь Самарина. – Об одном эпизоде этих дней с восторгом рассказал слуга моего отца Александр Тихонович, который сопровождал его в Петроград. В гостиницу „Европейская“, где жил мой отец, приехал к нему епископ Варнава в сопровождении Распутина, с которым он был в тесном контакте. Отец просил принять епископа и при его входе, относясь к нему крайне отрицательно, но отдавая должное уважение к его сану, встал и подошел здороваться и принять благословение; когда же за епископом Варнавой выступила фигура Распутина с просфорой в руках, отец выпрямился, заложил руки за спину и сказал: „А вас я не знаю и вам руки не подам“»[48]
.Помимо этого Самарин предпринимал меры, для того чтобы облегчить положение епископа Гермогена, уже более трех лет находившегося к тому моменту в опале.
«Он, вероятно, видался с Гермогеном в Москве, – во всяком случае он посылал за Варнавой, оскорблял и бранил при нем нашего Друга, – сказал, что Гермоген был единственный честный человек, потому что он не боялся говорить правду про Григория, и за это был заключен», – возмущенно писала Императрица. И что ни слово в этих разгневанных строках, то правда.
Однако война Самарина с Распутиным касалась не только друга Царской Семьи. Печальным последствием ее стала история с канонизацией святого Иоанна Тобольского, и здесь опять в который раз произошло столкновение Царя и Синода и причиной всему в который раз оказался сибирский мужик.
Традиционно принято считать и многие мемуаристы полагали, что инициатором прославления Иоанна Тобольского был Тобольский епископ Варнава, получивший в свое время и свой сан, и высокую должность благодаря Распутину, которому требовался в своей епархии верный человек. И само прославление Иоанна Варнава задумал потому, что хотел укрепить свои позиции.
«Сибирский монах Варнава, прожженный мужичонка распутинского типа, сразу отдал себя в распоряжение Друга и затем, ничего уже не боясь, выступил против Синода. Самовольно открыл, на родине Распутина, мощи нового святого и потребовал его канонизации. Ввиду такой наглости началась прескверная и прескандальная история».
Так утверждала Зинаида Гиппиус, женщина довольно вздорная и при всем своем жадном интересе к религиозно-философским дискуссиям в реальной жизни Церкви не вполне компетентная.
«Тобольский епископ Варнава нашел в это время в своей епархии мощи какого-то Иоанна и, не ожидая канонизации Синода, стал служить ему молебны как святому», – по обыкновению перевирал факты Родзянко.
Ну ладно они, вот мнение более сведущего человека.
«Через Распутина епископ Варнава стал вхож и в царскую семью и скоро там почувствовал себя своим человеком, – писал протопресвитер Шавельский. – Этим объясняется его поздравительная телеграмма царю по случаю принятия должности Верховного и просьба разрешить прославить архиепископа Тобольского Иоанна.
В нашей русской церкви прославления святых происходили с высочайшего разрешения. Но такому разрешению предшествовали: освидетельствование мощей и определение Св. Синода о прославлении Святого, основанное на признании достаточности данных в пользу несомненной его святости. Царское утверждение лишь завершало дело. Случаев прославления святых по одному высочайшему повелению, без решения Синода, как будто у нас не было. Если же и был подобный случай, то он был ничем иным, как грубым нарушением прав церкви, насильственным вмешательством в сферу ее священных полномочий. Просьбу епископа Варнавы надо объяснить невежеством этого епископа, – с одной стороны, дерзкой смелостью, – с другой. Не знаю, советовался ли Государь по поводу телеграммы Варнавы с кем-либо из своих приближенных, но и я и архиепископ Константин узнали о ней со стороны, и много спустя. Царский ответ был таков: «Пропеть величание можно, прославить нельзя». Ответ заключал в себе внутреннее противоречие: величание не прославленным, не святым не поют; если нельзя прославить, почему же можно пропеть величание?
Телеграмма Государя пришла в Тобольск, кажется, 27 августа, поздно вечером. В 11-м часу вечера в этот же день в Тобольске загудел большой соборный колокол. Это епископ Варнава собирал в собор свою паству величать архиепископа Иоанна. Услышав необычный по времени звон, народ повалил в церковь. Собралось и духовенство. Все недоумевали, что за причина неожиданной тревоги? Но вот пришел и преосвященный. Облачившись, он с сонмом духовенства вышел к гробнице архиепископа Иоанна. Начали служить молебен. Служили хитро, обезопасив себя на всякий случай: