Григорий Распутин

Я стал успокаивать его, что Петербургское Охранное Отделение очень хорошо охраняет. Но что ни я, ни мой отряд, мы не можем его охранять, не имеем права. Что у нас одна забота, одна обязанность – это охрана Государя и его семьи. Вы знаете это отлично, Григорий Ефимович. Ведь, кроме Государя с Семьей и Императрицы-матери, мы никого не охраняем. Даже великих князей и тех охраняет Петербургское Охранное Отделение. Я старался быть убедительным. Он слушал внимательно, впиваясь в меня пытливо. Казалось, он хотел прочесть мои мысли. Глаза его кололи, как иглы. Казалось, он понял. Казак доложил, что готов чай. Пошли в столовую. Распутин попросил мадеры. Ее не оказалось. Случайно нашлась бутылка шампанского. Он обрадовался. Выпив стаканчик, два – повеселел, стал речистей. Рассказал, что у него произошло вчера со Штюрмером у митрополита. Все сходилось с тем, что мне уже было известно. Хотят, чтобы он уехал, а он не уедет. Никуда. Ни за что.

– Они, милой, по дороге-то убьют меня! Беспременно убьют! А если не убьют, то так сошлют, что и сам Царь не узнает, куда упрятали.

«Старец» разволновался. Он горячился по адресу Хвостова. Он рассказал, как Хвостов старался напортить мне у Государя, когда узнал, что Дворцовый Комендант выставил мою кандидатуру на пост Петроградского Градоначальника.

– Они (Хвостов) против тебя, милой. Он УБИДИЛ Папу против тебя, парень. Понимаешь ли – У-БИ-ДИЛ, – подчеркивал он. – Он много говорил, ну и У-БИ-ДИЛ…

И вновь посыпались упреки и жалобы на Хвостова.

– Нехороший человек. Обманщик. Все взял, что надо было, и обманул. Совести нет. Жулик. Просто жулик. Ну и капут ему. Капут!

Распутин рассказал, что Государь приказал Штюрмеру указать трех кандидатов на место Хвостова. Что некоторые уже забегали к нему.

– А я сказал – не мое дело. Папа сам знает. Буду вот звонить сегодня Папе: пусть не принимает завтра «Толстого». Он добивается… Пусть откажет… Гнать его надо убийцу. Убивец! Убивец!

«Старец» осушил стакан, вскочил и, засунув руки в шаровары, зашагал по комнате. Казак убирал со стола. – «Ишь ты, всю бутылку осушил один», – заметил он. – «Да, пьет здорово», – ответил я. А видимо, большой сумбур идет, приходило мне в голову, если Распутин так сильно перетрусил и обращается к нам за защитой. Не верит Петрограду. Все изолгались, изынтриговались».

Вернее всего, Распутин пил, желая заглушить отчаяние и страх. Весной 1916 года человеку и с менее развитым чутьем стало бы понятно, что он обречен. Против опытного странника была запущена машина. Еще трудно было сказать, когда и каким образом этот механизм сработает, но царский друг понимал главное – защищать его жизнь никто не станет. Его смерти хотело слишком много самых разных людей. Он восстановил против себя всех, кого только было можно, – патриотов, либералов, монархистов, масонов, офицеров, союзников, аристократов, плебеев, мещан…

Его смерть витала в воздухе и только не знала, какие ей принять очертания.

«…верно папа сказал: „Смерть подружка моя“», – вспоминала в дневнике слова своего отца уже после его смерти Матрена Распутина.

«Я еще раз вытолкал смерть. Но она придет снова… Как голодная девка пристанет…» – говорил Распутин после очередного несостоявшегося убийства, удивительно точно сводя две вечные людские темы – любовь и смерть.

«…когда Распутин был в Казанском соборе, то какая-то из нищенок-богомолок, узнав в толпе Распутина, громко сказала: „Такого душегуба следовало бы задушить“», – писал в мемуарах Глобачев об этом voxpopuli.

«…два пьяных морских офицера вчера в Царском Селе явились на дачу Вырубовой и требовали сказать им адрес Распутина», – вспоминал он же.

«Сегодня уверяли, что Григорий назначен лампадником Феодоровского собора. Что за ужас! А ненависть растет и растет не по дням, а по часам, переносится и на наших бедных несчастных Девчонок, Их считают заодно с Матерью», – отметила в своем дневнике Вера Чеботарева.

Его ненавидела почти вся страна. Это было то самое время, когда даже известный всему Петербургу православный старец сказал о своем старом казанском знакомце, которого некогда отговаривал ходить в столицу: «Убить его, что паука: сорок грехов простится…»

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Дела церковные. Два старца. Письмо Евлогия. Священномученик Андроник. Попытка Востокова. Обер-прокурор Волжин. Утопия князя Жевахова. Принцип Штюрмера. Опала митрополита Владимира. Судьба Питирима

Об этих, казалось бы, невероятных словах старца Гавриила (Зырянова), знакомого с Распутиным еще со времен Казани, известно из книги епископа Варнавы (Беляева) «Тернистым путем к небу». В ней описывается и комментируется такой случай из жизни ее автора:

«Прихожу к Алексею-затворнику[55], тот в заметном волнении.

– Представьте себе, что отец Гавриил Великой Княгине (Елизавете Федоровне. – А. В.) сказал. Она спрашивала его про Распутина.