Григорий Распутин: правда и ложь

Позднее умерло духовно и воспетое Хомяковым (почти до мессианских масштабов) поместное дворянство — помещики. Эти почили мирно, во сне и тихой неге. Вслед за дворянством начали загнивать разночинство, бюрократия, творческая интеллигенция. Бога убрали из общей картины и начали ставить и решать все вопросы, не памятуя о Боге Живом. В результате — общий культурный климат агонии и бунтовства. Царь, считавшийся помазанником Божиим, уже не был авторитетом — его рисовали в неприличных карикатурах. Подхватил болезнь бездуховности и пролетариат, который всем и вмазал, а наипаче наказал в результате сам себя.

Но вот на чем хотелось бы заострить внимание. В середине XIX века русское интеллектуальное сообщество вдруг начало судорожно трясти — оно пыталось разродиться смыслом жизни, особенно жизни в России, и найти спасение от тех язв, которые разъедали общество. Эта интеллектуальная волна, продолжительностью в полвека, совершенно размыла старое русское мышление и приготовила путь к беспределу и трагедии революции, к саморазрушению физическому.

Я, может быть, говорю сейчас дерзко, но, мне кажется, я вижу, в каких духовных потемках блуждали те замечательные люди, которые задавались такими вопросами, как роль России в истории, чт'o значит быть русским и т. п. Начиная от задавших тон критиков (В. Г. Белинского, Н. Г. Чернышевского и пр.) и заканчивая народническими Л. Г. Толстыми А. М. Горьким все они действительно чувствовали что-то особенное в России, в русскости. Они все прикоснулись к чему-то, и восхитились этим, и сделали выводы, но выводы, при всей красоте и вдохновенности их изложения, с низким духовным потолком.

Откуда такие метания? Ведь большинство из этих людей были христианами. Почему же такое ограниченное видение? Почему Бог в большинстве уравнений русских философов и писателей хотя постоянно и упоминается, но почти всегда находится за скобками, не принимается к расчету? И тот же навязчивый вопрос — чего Бог хочет от России? Третьего Рима? Империи? Полицейского Европы? Или быть для всего мира притчею во языцех?

Я часто вспоминаю один из диалогов Обломова и Штольца в романе Гончарова. В этом диалоге Обломов честно признается Штольцу, что не знает, зачем живет, не знает, к чему ему стремиться. Он говорит о том, что помнит названия каких-то битв в истории, а зачем, не знает. Он не понимает, что, как и куда в этом мире движется, и поскольку он не понимает, он просто самоустраняется из жизни. С другой стороны, Штольц согласен, в принципе, что тоже ничего не понимает, но при этом продолжает идти куда-то в ногу с обществом, ускоряя бег этого общества к пропасти. Ничего не изменилось и по сей день. Обломовы отстраняются в растерянности от жизни («теперь ты устал и тебе все равно, как жизни остаток прожить»), Штольцы бегут еще куда-то, подталкивая общество в том направлении, которое выбрано было в совместной духовной слепоте.

Причину этого я вижу в том, что русское общество, успокоенное однажды тем, что церковь занимается вопросами веры и Бога, отдала ей со спокойной совестью в этом всем копаться, полагая, что если в Библии и нашлось бы что-то интересное, имеющее отношение к их жизни, их исканиям, их нуждам, то им об этом непременно сообщили бы. И вместо того чтобы размышлять о Боге и Его путях и заповедях, люди предались размышлениям на нужные и благородные предметы вне контекста Библии и Бога. Церковь дала людям ложную успокоенность и не повела в сторону богооткровения, предоставив всем предаваться своим умствованиям. Таким образом, самые способные, самые чувствительные люди эпохи оказались оставленными без духовного света. Но именно такой свет и нес в общество Григорий Ефимович Распутин. Он сам был как пылающий светильник. Он сам был воплощением изложенной в Библии правды Божией — недаром враги называли его Книжкой. Но его свидетельство было отвергнуто.

Не было, я думаю, в желании Господа оставлять людей без света Слова Божия. Я думаю, что Господь желал для России иной участи, нежели та, что ее постигла. Он просто вынужден был дать ей то, на чем страна настаивала. Народ израильский в свое время хотел царя, вопреки воле Божией, и Господь позволил им это (читайте 8-ю главу Первой книги Царств). Теперь Россия захотела свергнуть царя, и Господь, не одобряя бунтарства, позволил ей это сделать. Но не этого он желал России — не кровавой революции.

Люди не читали Библии, не изучали пророчеств, не задумывались над Откровением, и апокалипсис постиг их в наглядном виде — в виде революции и последовавшей за ней кровопролитной гражданской войны. А «духовность», которую прививала людям могущественная система государственной церкви, не прошла проверки на прочность — в одночасье люди пошли громить церкви и смеяться над Богом, особенно в городах.