П. Г. Курлов, познакомившийся со старцем в 1912 году, вспоминал: «На этот раз меня поразило только серьезное знакомство Распутина со Священным Писанием и богословскими вопросами. Вел он себя сдержанно и не только не проявлял тени хвастовства, но ни одним словом не обмолвился о своих отношениях к царской семье. Равным образом я не заметил в нем никаких признаков гипнотической силы и, уходя после этой беседы, не мог себе не сказать, что большинство циркулирующих слухов о его влиянии на окружающих относится к области сплетен, к которым всегда был так падок Петербург» [112].
Не все, однако, обладали такой проницательностью. Враги Григория Ефимовича, кажется, действительно верили, что им движет какая-то корысть. Из воспоминаний А. Вырубовой: «В 1913 году, помню, министр финансов Коковцов, который, как и все, не любил Распутина, предложил ему 200 000 рублей с тем, чтобы он уехал из Петербурга и не возвращался. Предложение это обидело Григория Ефимовича. Он ответил, что если „Папа“ и „Мама“ хотят, то он, конечно, уедет, но зачем же его покупать» [113].
Что касается отношений Распутина с разного ранга лидерами и деятелями Церкви, то надо отметить, что у Григория Ефимовича было в церковных кругах немало друзей и немало врагов. Он мало кого оставлял к себе равнодушным. Отношения Распутина и митрополита Питирима (Окнова) также трудно охарактеризовать однозначно. Есть немало свидетельств тому, что Питирим был в дружественных отношениях с Григорием Ефимовичем. Во время конфликта в Синоде, когда Самарин допрашивал епископа Варнаву, императрица писала мужу: «Пусть Питирим займет там место, так как наш Друг боится, что Н. будет его преследовать, если узнает, что П. почитает нашего Друга» [114].
Или вот еще другое письмо: «Аня была вечером у митрополита, наш Друг тоже. Они очень хорошо поговорили, затем он угостил их завтраком. Гр. на почетном месте. Он относится к Григорию с замечательным уважением и был под глубоким впечатлением от всех его слов» [115].
И таких свидетельств можно привести немало. Но при этом сам Питирим на людях всегда отвергал даже то, что лично знает Распутина.
Для человека духовно проницательного не обязательно было даже лично встречаться с Распутиным, чтобы понять его. Архимандрит Тихон (Шевкунов), нынешний настоятель мужского Сретенского монастыря, вспоминает: «Когда я был послушником в Псково-Печерском монастыре, мне было дано послушание разбирать старинную библиотеку, присланную в обитель. Среди прочих книг мне попалась брошюра, написанная Григорием Распутиным, о его паломничестве в Святую землю. Эта книга поразила меня. Передо мной предстал глубоко верующий, искренний и чистый человек, способный воспринимать святыню и с благоговением передавать свои впечатления о ней» [116].
В одном из своих писем императрица писала: «Во время вечернего Евангелия я много думала о нашем Друге, как книжники и фарисеи преследовали Христа, утверждая, что на их стороне истина, как они теперь далеки от этого. Действительно, пророк никогда не бывает признан в своем отечестве. А сколько у нас причин быть благодарными, сколько молитв было услышано. А там, где есть такой слуга Господний, лукавый искушает его и старается делать зло и совратить его с пути истины. Если бы они знали все зло, которое они причиняют. Он живет для своего государя и России и выносит все поношения ради нас. Как я рада, что все мы были у св. причастия вместе с ним на первой неделе поста» [117].
Варламов в своей книге цитирует статью из газеты «Дым отечества»: «Несомненно, что у Распутина повышенная чуткость и культура доброго старого времени, которое давало нам крестьянина, по тонкости восприятия равного барам, иначе этот полуграмотный мужик давно бы оттолкнул от себя представителей аристократии, которых не часто приходится встречать. Что это личность необыкновенная, стоящая выше ряда пророков в рясах и пророчествующих в мундирах, — это также несомненно. Иначе Распутин не служил бы предметом бесконечных разговоров и обсуждений не только в доносах Гермогена и Феофана, но не играл бы роли и как материал для выводов в речах почетного П. Н. Милюкова… Вся сила его (Григория) заключается в вере и благотворении, да христианских подвигов добродетели, не показной, не крикливой, но такой, которая, очевидно, является редкостью для критикующих этого человека деятелей нашего времени» [118].
Бывшие свидетелями того, какая сила касалась временами Распутина, говорят, что порой во время молитвы он смертельно бледнел, у него становилось какое-то совершенно необыкновенное лицо, закатывались глаза, и людям было ясно, что в эти минуты, а иногда часы, пока он пребывал в таком состоянии, он видел то, чего они не могли видеть. Но он все реже и реже, особенно в последние месяцы своей жизни, делился этим. Слишком мрачными перед ним представали сцены будущего. Но иногда он не мог не делиться, потому что желал предупредить катастрофу.