Григорий Распутин. Тайны «великого старца»

После завтрака поезд покинул станцию Борковичи в 3 часа, проехали Витебск и Оршу и прибыли сюда в 11 час. вечера. Воздух был чудесный, так что Воейков, Граббе, Кедров и я сделали освежившую нас прогулку перед сном. Сегодня в 10 час. утра я перешел в свои апартаменты и сидел 2 1/2 часа с Алексеевым.

В Могилеве я нашел Сергея (великий князь Сергей Михайлович. – В.Х.), уже устроившегося здесь, но никого из иностранцев, кроме Вильямса, так как они все поехали на некоторое время в Одессу. Днем я гулял в саду, так как на катанье не было достаточно времени. Мне пришлось засесть за свои бумаги, и я окончил их лишь к обеду.

Теперь уже поздно, я сильно устал, так что должен пожелать тебе спокойной ночи, моя душка женушка, моя единственная и мое все!» (Переписка Николая и Александры Романовых. 1915–1916 гг. М.; Л., 1925. Т. IV; Платонов О.А. Николай Второй в секретной переписке. М., 2005. С. 391–393.)

30 января 1916 года штабс-капитан М.К. Лемке, который служил в штабе Ставки, сделал любопытную запись в дневнике: «Сегодня Сергей Михайлович пришел к завтраку за 10 минут до Алексеева и не садился, пока не явился последний.

Читатель, может быть, удивлен, зачем я часто отмечаю подобные мелочи. Да просто потому, что они всегда имеют значение при нашем строе и при положении, которое занимает Царская фамилия, при ее постоянных интригах и при той роли, которую играют истинные работники. Такие мелочи наряду с серьезными документами будут освещать вопросы будущему историку гораздо конкретнее, чем то можно было бы сделать без них. Кажущееся мелочью одному весьма важно для другого, ищущего нескольких дополнительных штрихов к составленной уже им картине. Дневник именно и дорог своей мозаичностью, повторяющей мозаичность текущей жизни». (Лемке М.К. 250 дней в Царской Ставке 1916. Минск, 2003. С. 223.)

По воспоминаниям жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича: «С 1 февраля в Могилеве жил великий князь Сергей Михайлович, инспектор артиллерии. Он был очень болен, но работал. Как фактический руководитель нашей артиллерии до войны и во время войны он был сильно скомпрометирован нехваткой снарядов. И хотя виновником этого являлся Сухомлинов, все-таки все сознавали, что во многом виновато Главное артиллерийское управление, где все делалось по указанию великого князя.

Вся артиллерия наша оказалась настолько блестящей и по личному составу, и по боевой подготовке, и по действиям в боях, что за все это нельзя не отдать должной благодарности великому князю. Это прежде всего его заслуга, результат его энергичной деятельности до войны». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск, 2004. С. 274–275.)

Давний знакомый Николая II, титулярный советник А.А. Клопов 1 февраля написал письмо императору, в котором упоминал об отрицательных последствиях возложения императором непосредственно на себя Верховного главнокомандования и неожиданного закрытия Государственной Думы; о необходимости примирения царского правительства с Думой для дальнейшей согласованной работы, и о желательности приезда царя в Думу. В частности, либеральный чиновник А.А. Клопов (1841–1927), частый корреспондент великих князей Александра и Николая Михайловичей, многих общественных деятелей, писал в этом письме императору: «Вы знаете меня 16 лет. Все это время я пользовался Вашим не только вниманием, но и доверием и даже симпатией. Я чувствую, что жизнь моя уже на волоске, поэтому не могу я, Дорогой Государь, в такой исторический момент не воспользоваться своим положением. Нет, я обязан по совести сказать Вам свое слово, прямо, как перед Богом. Умоляю. Государь, прочтите мое послание терпеливо с добрым чувством и не сердитесь на меня.

Глубокий, низкий поклон Вам, Государь, за то, что Вы созываете теперь Государственную Думу. Я твердо уверен, что этот шаг Вы совершаете исключительно по Вашей инициативе.

Вы во имя блага родины, приняв на себя командование армией, как бы несколько удалились от непосредственного управления страной, вверив ее министрам во главе с Горемыкиным. Люди же эти, к несчастью, в силу ли традиций, в силу ли полной изолированности их от народа и недоверия к нему, всеми способами старались управлять страной по-прежнему – бюрократически. Вам они или боялись или не хотели говорить правду о многом, а иногда и сами совершенно не понимали требований минуты и жизни. К земствам, к союзу земств и городов, к разным общественным организациям, к общественным силам, так могуче проявившим себя с самого начала войны, они постоянно относились недружелюбно и недоверчиво, с предвзятостью, придумывая всевозможные препятствия к их правильному и более широкому развитию. Такое же пренебрежительное недоверие и страх они проявили и к деятельности Государственной Думы, постоянно оттягивая ее созыв.