Григорий Сковорода

Но если, «сродность» свою презрев, «пойдет вслед своих прихотей и посторонних советников, не забудь проститься навек со всем утешением, хотя бы ты схоронился в роге изобилия, и, боясь умереть по телу, станет всеминутно терпеть душевную смерть» (15, стр. 350).

Отказаться от труда — это значит «отнять от души сродное делание», лишить сердце и разум жизни, это значит «щадить тело», но «убивать душу», предать себя «лютой смерти» (15, стр. 350). Люди, борющиеся со своей природой и идущие вразрез с нею, «самим себе суть убийцы». Но занятые делом вопреки своему призванию не могут полюбить такой труд: «Коликое мучение — трудиться в несродном деле?» Деятельность, противоречащая склонностям, — источник уныния и несчастий: «И сия-то есть вина тому, что во всяком звании находятся щасливые и нещасливые, спокойные и безпокойные, куражные и унылые» (15, стр. 337). Пренебрегающий склонностями, следующий за «слепой модой» уподобляется «глупомудрой мартышке» (15, стр. 350). Не бойся голода и холода, ненависти и гонения, клеветы и поругания за свой труд: «…всякий труд не только сносен, но и сладостен, если ты к нему рожден» (15, стр. 352); не бойся препятствий, встречающихся «в сродном труде», он обладает всепобеждающей силой, он все ломает на своем пути, он как «ключевой поток или пламень, быстрее рвется чрез препятствия» (15, стр. 352).

Внутренняя природа, «сродность» — это «господин в человеке» или «господь»: «Господь твой — сила твоя» (15, стр. 352). И в этом случае теологическая форма противоречила содержанию, которое вкладывал философ в это понятие, ибо речь шла не о какой-то сверхъестественной и потусторонней силе, а о «сродности», «склонности», природе человека.

Так, Сковорода прямо ставил вопрос о том, что труд является источником и залогом всенародного счастья, центром, в котором концентрируются и переплетаются личные интересы с народными нуждами.

Вот к чему в конечном счете была направлена теория «самопознания» выдающегося украинского гуманиста, поборника народного счастья. Он воспевал труд и видел в нем основу жизни общества и общественного благополучия в то время, когда господствующие классы рассматривали труд как «низменное» занятие «подлых» и «черни». В этом величие Сковороды, его демократизм, его органическая связь с народом.

Но, воспевая труд, мыслитель не говорил о том, что труд закрепощен и что его необходимо освободить, раскрепостить. Поэтому его прославление труда носило абстрактный характер. В этом и заключалась ограниченность социальной философии Сковороды. Здесь сызнова выступала все та же противоречивость его взглядов, обусловившая противоречие между реалистической критикой существовавших общественных порядков и утопически-иллюзорными средствами, предлагавшимися им для их ликвидации.

Спасительное начало Сковорода видел в «самопознании», в «истине», в «добродетели», в уразумении своей «сродности», в приобщении к труду сообразно со своими склонностями. Он стремился не через социальное освобождение к освобождению духовному, а через духовное освобождение к социальному. И именно здесь он сталкивался с религией, церковью и духовенством, которые не только не способствовали духовному освобождению человека, но, напротив, были орудием духовного порабощения людей. Он видел их противонародную сущность, считал их носителями «рабострастного суеверия», беспримерного ханжества, лицемерия, алчного стяжательства, разврата, носителями всех общественных пороков.

Взгляды Сковороды на человека, общество и труд как основу общественной жизни далее были продолжены и развиты в его этике и педагогике.

Глава VIII. «Нравственность, где ты?»

Не то скуден, что убогой,

но то, что желает много.

Сковорода

Общественную жизнь Сковорода образно называл «житейским морем», в котором господствует алчное стяжательство. Носителями всех видов общественного зла являются богатеи, установившие свои нормы «морали» и «нравственности». Подвергая «этику» стяжателей всесторонней критике, он тем самым объективно критиковал этику феодального общества и противопоставил ей свою этику, отражавшую интересы крестьянских масс.

С тонкой иронией и едким сарказмом говорил Сковорода о богатеях: «О бедный страдалец! Сей есть сребролюбец. Боже мой! Весь обременен мешками, сумами, кошелями, кошельками, едва движется, будьто навюченный велблюд. Каждый ступень — ему мукою» (15, стр. 452). В «Песне богача» философ в художественно-образной форме высмеивал мерзость и опустошенность «внутреннего мира» тунеядцев: