Григорий Сковорода

Первый класс – фара. Тут иеродиакон Вениамин Григорович научил Сковороду и его одноклассников читать и писать на латыни, польском и церковно-славянском языках. В трех последующих классах: инфимы (этимология, синтаксис латыни, арифметика и катехизис), грамматики (сложные вопросы синтаксиса, произведения Цицерона и Овидия) и синтаксимы (стили латинской ораторской прозы, латинская поэзия) – его учителем был Амвросий Негребецкий. Рассказывают, что Сковороде очень легко давались все школьные премудрости и он быстро переходил из одного ординарного класса в другой. По крайней мере, в 1738–1739 годах он уже учится в классе поэтики, где под руководством иеродиакона Павла Канючкевича овладевает наукой стихосложения, а также изучает мифологию, географию и библейскую историю. Тогда же он начинает изучать греческий, немецкий и древнееврейский языки у Симона Тодорского. Это был незаурядный человек. Философ, богослов, полиглот, перед тем как начать преподавание в академии, около шести лет изучал в университете Галле арабский, еврейский и сирийский языки у прославленного ориенталиста Иоганна Генриха Михаэлиса и в то же время сблизился с кругом так называемых «пиетистов» – последователей лютеранского богослова Августа Германна Франке. Именно под их влиянием Тодорский перевел довольно много произведений немецкой духовной лирики, а также главный труд великого протестантского писателя XVI столетия Иоганна Арндта «Истинное христианство». После этого он еще год учился в Иенском университете, у известного богослова Иоганна Франца Буддея, а потом вернулся в Киево-Могилянскую академию, где одним из его учеников и стал Сковорода. Заимствованные из трудов немецких «пиетистов» темы «внутреннего человека», самопознания, морального усовершенствования, над которыми часто размышлял Симон Тодорский, видимо, в значительно степени повлияли и на Сковороду. И все же едва ли не самое большое внимание в первые годы своего обучения в академии Сковорода уделял языкам, прежде всего латыни и греческому. Говорят, что среди всех иностранных языков он и тогда, и спустя годы больше всего ценил греческий язык. Но и латынь Сковорода не просто блестяще знал – для него, как и для любого другого воспитанника Киево-Могилянской академии, латынь была языком, на котором он думал. Уже начиная с класса грамматики ученики обязаны были общаться между собой на латыни не только в стенах академии, но и в любом другом месте. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, например, Стефан Яворский, перечитывая украинские книги, делает на полях записи на латыни, а любимой забавой тогдашних школяров было сочинение макаронических стишков, вроде тех, которые можно встретить в «Энеиде» Котляревского:

Енеус ностер магнус панус
I славний троянорум князь,
Шмигляв по морю, як циганус,
Ад те, о рекс, прислав нунк нас.

Кроме латыни, Сковорода превосходно знал церковно-славянский, немецкий, русский и польский языки (примечательно, что свою фамилию он писал на латыни на польский манер – Skoworoda). Немного знал древнееврейский, немного – итальянский. И все же, как свидетельствует Михаил Ковалинский, философ всегда прежде всего любил свой родной язык и редко когда заставлял себя говорить на иностранном языке.

Следующий класс – риторики – Сковорода успешно прошел в 1739–1740 учебном году у Сильвестра Ляскоронского, читавшего немалый по объему курс под названием «Основы ораторского красноречия». В своих лекциях Ляскоронский, опираясь на греческих и римских классиков, прежде всего на Цицерона, обстоятельно рассматривал учение о поэтических тропах и фигурах, о том, как сочинять и произносить различные торжественные речи, как строить композицию произведения и т. д.

А затем Сковороду ждали два последних класса: философия и богословие. Философию (диалектика, логика, физика, метафизика и этика) юноша начал изучать в 1740–1741 годах под руководством префекта академии Михаила Козачинского – превосходного поэта и философа, который до того был префектом и преподавателем поэтики и риторики Карловацкой славяно-латинской школы в Сербии и уже успел прославиться своей «Трагикомедией» о смерти последнего сербского царя Уроша V – произведения, с которого берет начало история сербской драматургии. Теперь же Козачинский читал курс под названием «Синтагма всей аристотелевской философии».