Григорий Сковорода. Жизнь и учение

Тон Гесс де Кальве не внушает доверия. Насчет Рима, очевидно, он сфантазировал. Но в общем, рассказ его мне кажется правдоподобным. Во первых, трудно себе представить Сковороду путешествующим иначе, чем «истинно философски», т.е. пешкам. Для иного рода передвижения у него не было средств. Кроме того, далее мы увидим, что Сковорода всю жизнь странствовал, и всегда любимым способом передвижения для него был способ «истинно философский». Во вторых, «прочие окольные места» Ковалинского можно понять несколько распространенно и в район путешествия Сковороды включить Польшу, Пруссию, Германию, даже Северную Италию, ибо показания Гесс де Калъве уничтожитъ мы не можем. Из других мест его рассказа явствует, что ему были известны совершенно достоверные факты из жизни Сковороды, не упоминаемые Ковалинским. В третьих, общий результат путешествия, как он передается Гесс де Кальве, совпадает с тем, что мы можем почерпнуть из сочинений Сковороды. Сковорода никогда не превозносил заграницы, никогда не воздыхал о ней, как о какой-то родине света, противопоставляемой российскому мраку. Наоборот, он говорил, например, что счастье только внутри человека и не может быть достигнуто странствием по чужим сторонам. «Не за нужным, а за лишним за море плывут». Он с насмешкой говорит о славных училищах, в коих «всеязычные обучают попугаи». Он не поклонялся идолу заграницы и, как истинно свободный духом, учился, не сгибаясь, и приобретал сведения, не преклоняясь.

Как из Ковалинского, так из Гесс де Кальве мы можем сделать заключение о любопытной черте Сковороды. Генерал Вишневский брал его с собой в Венгрию «для находившейся там греко-российской Церкви», т.е., другими словами, на более или менее продолжительное время. Сковорода же вместо «службы» и «пения» начинает, с позволения Вишневского, странствовать. Но вот, настранствовавшись и наполнившись «ученостью, сведениями, знаниями», Сковорода «непременно пожелал возвратиться в свое отечество». С позволения ли Вишневского? Если генерал брал его для греко-российской Церкви, находившейся в Венгрии, в качестве певчего и знатока богослужения, каким образом Сковорода вместо того, чтобы остаться в Венгрии, возвращается в Россию? Вряд ли с позволения генерала¹⁶, вряд ли с его помощью! Как Сковорода в свое время возжелал за границу, так, насытившись заграницей, он возжелал на родину. И как тогда, вопреки эмпирическим условиям своей жизни, он нашел возможность поехать, так теперь, не считаясь с обстоятельствами и, может быть, обязательствами, Сковород а .возвращается в родную Малороссию. Сковорода послушен только своему духу и чувствует себя, очевидно, нестесненным ничем внешним. Делает, что ему хочется, как ему хочется и когда ему хочется.

Период Lehrjahre (ученичества) кончается. Прежде чем идти дальше, постараемся разобраться в «учености» Сковороды, т.е. в характере и объеме познаний, вынесенных им из пребывания в бурсе и заграничного путешествия.

«Он говорил весьма исправно и с особливою чистотою латинским и немецким языком и довольно разумел эллинской». Это уже перед путешествием. Что касается прекрасного знания немецкого языка, авторитет Ковалинского совершенно достаточен. Человек широкого образования, Ковалинский долго жил за границей и, очевидно, имел достаточно данных для суждения об «особливой чистоте» немецкого языка Сковороды. О прекрасном же знании латинского языка свидетельствуют все 77 писем Сковороды к Ковалинскому. Легко и изящно он сообщает своему другу на языке Цицерона не только свои идеи, — что сравнительно легко, — но и свои чувства и настроения, — что требует глубоких и фундаментальных познаний. Около пятнадцати писем к Ковалинскому и несколько стихотворений из цикла «Сад божественных песней» написаны дактилическим гекзаметром и читаются с легкостью и удовольствием.