Этим посланием Григорий думал расшевелить угасающую преданность его делу, собрать со всего Запада военные отряды и идти на освобождение Рима. Для этой же цели папские легаты должны были взимать “динарий св. Петра” со всех верных, особенно во Франции и Саксонии. Но заботы и треволнения последних лет потрясли здоровье престарелого папы, и он сам уже сознавал, что конец близок; за несколько месяцев он предсказал свою скорую смерть, назначив 25 мая своим последним днем и определив даже час своей кончины. Старческий недуг быстро уносил жизненные силы, и Григорий надеялся на близкое освобождение. Наконец настал роковой день. Папа отправился в церковь, принял причастие и произнес к собравшемуся народу прощальную речь о св. Теле Господнем и о цели своих стремлений. Затем поручил раздать бедным ничтожные остатки своих богатств и, направившись в свое жилище, ожидал там давно желанную гостью. Уже охваченный смертельным холодом и предчувствуя близкую кончину, Григорий послал за близкими людьми, приютившимися по соседству. Они поспешили на зов. Папа попросил их указать ему его прегрешения, чтобы иметь возможность совершить покаяние. В ответ раздались дружные восхваления его жизни и начинаний. “Братья возлюбленнейшие, – сказал тогда умирающий, – я придаю мало значения всем своим трудам, уповая лишь на то, что всегда любил справедливость и ненавидел беззаконие”. На эти слова присутствующие отвечали жалобами и опасениями за свое будущее после смерти их главы. Григорий слышал эти сетования, воздел слабеющие руки к небу и, утешая окружающих, произнес: “Я иду туда и настойчивыми молениями обращу на вас взоры милосердного Бога”.
Мысль о близкой утрате вождя все-таки тревожила друзей его, и они начали толковать, кто поведет дальше почти проигранное дело. Опять обратились за советом к Григорию, и он на вопрос, кого желает иметь своим преемником, назвал трех из вернейших своих сторонников, просил избранному дать имя Виктора (победитель), как бы желая показать твердую веру в победу своего дела, и от имени всемогущего Бога, и в силу полномочий св. апостолов Петра и Павла заклинал признать римским первосвященником только лицо, канонически избранное и посвященное. Видя, что силы Григория слабеют с каждым мгновеньем, окружающие хотели узнать, не сделает ли он каких-либо распоряжений относительно отлученных. Папа отвечал: “Разрешаю всех, за исключением Генриха, называющего себя королем, Виберта, присвоившего себе апостольский престол, и важнейших их приверженцев. Всем же верующим, что я имею власть по доверенности св. апостолов Петра и Павла, даю свое благословение”.
Эти расспросы истощили измученного старца; он видимо угасал, и когда грозный призрак смерти предстал пред ним, у Григория вырвался предсмертный вопль. Он произнес свои последние бессмертные слова: “Я любил справедливость и ненавидел неправду, и за это умираю в изгнании”. “Ты не можешь, папа, – возразил один кардинал, – умереть в изгнании, потому что получил от Христа и апостолов все народы в наследие и даже окраины земли во владение”. Но Григорий не слышал этих ободряющих слов: великая душа уже покинула юдоль плача и стенаний.
Так окончил 25 мая 1085 года свою многотрудную жизнь Григорий VII. Долго искренность и чистоту его намерений не сознавали даже продолжатели его дела, папы XII и XIII столетий, впрочем, шедшие только к мировому господству ради господства, долго только в Салерно чтили его как святого мученика и исповедника. Лишь в 1609 году его останки перенесены были из небольшого склепа в Салернский собор, и папа Григорий XIII, глубокий его почитатель, назначил 25 мая праздником в честь нового святого. Но только в 1728 году папа Бенедикт XIII объявил, что весь христианский мир должен чтить день, посвященный памяти Григория VII. Немедленно же во Франции, Неаполе и Бельгии поднялось волнение: парламент и епископы запретили исполнять предписание Бенедикта. В Германии князья не хотели и слышать о нововведении: снова появились мелкие сочинения, преследующие с пламенной ненавистью великого мученика идеи, не нашедшего успокоения даже в могиле. И в наше время нередко тревожат злыми наветами его прах.
Заключение