Б. В. Никитин, тогдашний начальник отдела контрразведки штаба Петроградского военного округа, посчитал «признания» Ермоленко лживыми и решительно отказался использовать все то, что сообщил перебежчик. Отверг Никитин как недостоверные и материалы, предоставленные союзнической контрразведкой.
«Офицер французской службы капитан Пьер Лоран, — писал Никитин в своих мемуарах “Роковые годы”, впервые опубликованных в Париже в 1937 году, — вручил мне 21 июня первые 14 телеграмм между Стокгольмом и Петроградом, которыми обменивались Козловский (большевик, член ВЦИК, юрисконсульт деловых операций Фюрстенберга, арестован 19 (6) июля, освобожден под залог 21 (8) октября —
Впоследствии Лоран передал мне еще 13 телеграмм. Впрочем, поначалу и тут случилась неувязка. Оказалось, что особая служба телеграфного контроля в Петрограде давно уже следила за указанной перепиской. Ее вывод: телеграммы, которыми обменивались Фюрстенберг с Суменсон, коммерческого характера. Задолго до революции они показались подозрительными всего лишь с коммерческой точки зрения, так как товары, предлагавшиеся Фюрстенбергом для Суменсон, могли быть немецкого происхождения (салол, химические продукты, дамское белье, карандаши и т. д. )»48
.Так же до июльских событий, 24 июня, полковник Л. Тома, французский военный атташе в Швеции, сообщил в Париж, во 2-е бюро Межсоюзнической разведки: «Альбер Тома (министр вооружений Франции, направлявшийся в Петроград
Совершенно ясно, что в Париже и понятия не имели о заявлении российского министерства иностранных дел, опубликованном 24 (11) июня, признавшем получение денег из Берлина, но только не Лениным, а... самим Временным правительством.
«За последнее время, — указывало оно, — на летучих (то есть уличных —
Это, однако, не соответствует действительности, так как в шведскую миссию от германского правительства ежемесячно, как и раньше, поступает одна и та же сумма, т. е. два с половиной миллиона рублей. Денежные пособия, предназначенные исключительно для распределения среди нуждающихся военнообязанных, т. е. гражданских военнопленных (интернированных), число которых доходит до 300 000, из расчета 24 рубля ежемесячно для взрослых и 12 рублей для детей»50
.Тем не менее после июльских событий П. Н. Переверзев, чтобы спасти престиж правительства, срочно образовал 23 (10) июля Следственную комиссию и потребовал от нее: «Докажите, что большевики изменники — вот единственное, что нам осталось»51
. После того Никитину и французскому военному атташе в Петрограде полковнику Лаверню пришлось считать коммерческие телеграммы хитроумным шпионским кодом. Решили прекратить все дела по настоящему немецкому шпионажу и заняться исключительно большевиками.Но еще за пять дней до того, 18 (5) июля, Зиновьев пришел на заседание ЦИКа и обратился к собравшимся:
«Товарищи, совершилась величайшая гнусность. Чудовищное клеветническое сообщение появилось в печати и уже оказывает свое действие на наиболее отсталые и темные слои народных масс. Мне не надо объяснять перед вами значение этой гнусности и ее возможные последствия. Это — новое дело Дрейфуса, которое пытаются инспирировать черносотенные элементы. Но значение его в десятки и сотни раз больше. Оно связано не только с интересами нашей революции, но и всего европейского рабочего движения. Мне не надо доказывать, что ЦИК должен принять самые решительные меры к реабилитации товарища Ленина и к пресечению всех мыслимых последствий клеветы... С этим поручением я явился сюда от имени ЦК нашей партии»52
.Председателю ЦИКа Н. С. Чхеидзе пришлось согласиться с Зиновьевым и сказать, что все меры, им доступные, будут приняты. И действительно, тут же образовали комиссию, включившую двух эсеров — М. Н. Гельденмана, А. Р. Гоца, и трех меньшевиков — М. И. Либера, В. Н. Крахмаля, Ф. И. Дана, которая так и не сделала ничего.
Зато действовала власть. Прокурор Петроградской судебной палаты Н. С. Каринский утвердил 2 августа (21 июля) постановление о предъявлении Ленину и другим видным большевикам обвинения «в организации вооруженного мятежа с целью свержения законного правительства». А 4 августа (23 июля) последовали аресты Л. Б. Каменева, Л. Д. Троцкого, А. М. Коллонтай, Ф. А. Раскольникова, А. В. Луначарского, П. Е. Дыбенко, С. Г. Рошаля, членов польской социал-демократии И. С. Уншлихта, М. Г. Варшавского (Бронского), Ю. М. Лещинского, многих иных. Всего бросили в тюрьму «Кресты» около 200 человек.