«Нам говорят, — продолжал Зиновьев давний спор с меньшевиками, — что страна слишком отстала индустриально, а потому нет объективных условий для осуществления социализма. Но те, кто говорит это, совершенно забывают, что в нашей стране существует не только отсталое сельское хозяйство, но и трестирована почти вся крупная промышленность, что объединены фактически и, во всяком случае, теснейшим образом объединен финансовый капитал».
И добавил как самый веский довод своей правоты: «Ни один марксист никогда и нигде не говорил, что социалистическая революция во что бы то ни стало должна возникнуть в наиболее индустриальной стране»96
.Все это Зиновьев говорил совершенно искренне, веря сам в сказанное. Но в пылу спора с меньшевиками, стремясь непременно доказать им, что истинные марксисты — это большевики, а не они, меньшевики, изрядно преувеличил уровень развития капитализма в России и допустил слишком вольную интерпретацию учения Карла Маркса.
Почему же Зиновьев так думал, говорил? Только лишь для того, чтобы лишний раз оправдать Октябрь, доказать его историческую неизбежность? Вряд ли. Свершившаяся революция не нуждалась в каком-либо оправдании. Так для чего же? Да ради того, чтобы внушить членам партии безграничную веру в устремленность Октября к социализму.
В те же дни Григорий Евсеевич не только поддерживал жесткие меры против Учредительного собрания да слишком вольно интерпретировал марксистскую теорию. Продемонстрировал он и подлинный гуманизм, когда Петроград, а вслед за ним и вся страна узнали о зверском самосуде — убийстве бывших министров Временного правительства кадетов А. И. Шингарева и Ф. Ф. Кокошкина, арестованных еще в октябрьские дни, но потом по состоянию здоровья переведенных из Петропавловской крепости в Мариинскую больницу.
Выступая 20 (7) января на заседании Петросовета, Зиновьев с горечью произнес: «Не нахожу слов для того, чтобы выразить чувство возмущения и протеста против убийства беззащитных, безопасных — так как они уже находились во власти победивших рабочих и крестьян, и к тому же больных пленников... Подобные убийства противоречат не только интересам, но и чувствам всего трудового населения»97
.Разумеется, Григорий Евсеевич мог просто не обратить внимания на кровавое событие. Или заметить его, но промолчать. Однако он выразил, да еще и публично, свой протест. Добился быстрого розыска преступников. 24 (11) января газеты сообщили о задержании солдата Баева, который и провел убийц в больничную палату, его начальника Крылова, об установлении личностей матросов, и совершивших самосуд98
.Казалось бы, вот теперь-то Зиновьев и сможет заняться проблемами Петрограда. Но снова события, на этот раз более серьезные, нежели претензии Учредительного собрания на полную власть в стране, помешали ему.
Мирные переговоры, начатые Россией на основании декрета «О мире», с представителями германского и австро-венгерского командований 2 декабря (19 ноября) 1917 года в Брест-Литовске, зашли в тупик. 28 (15) декабря германская делегация предъявила откровенно аннексионистские требования, против чего большевики всегда решительно выступали. Россия должна была отказаться от уже оккупированных немецкими войсками Литвы и Курляндии, а также позволить германским «полицейским» силам войти на территорию всей Лифляндии и Эстляндии. Поэтому советская делегация прервала переговоры и отбыла в Петроград для консультаций.
При обсуждении в ЦК германских требований 21 (8) января окончательно сложились три точки зрения на решение проблемы. Ленин настаивал даже в сложившихся обстоятельствах на немедленном подписании мира. Бухарин, возглавивший возникшую к тому времени фракцию «левых коммунистов», предлагал немедленно возобновить войну. Мол, пролетарская революция сможет победить лишь в том случае, если станет мировой, ибо в самой России отсутствуют условия для социалистического переустройства. Война же с империалистическими Германией и Австро-Венгрией приблизит, ускорив, революцию в Европе. Троцкий же занял промежуточную позицию: мира не подписывать, военные действия прекратить, а армию демобилизовать.
При голосовании Ленин в который раз потерпел поражение. Его предложение поддержало 15 членов ЦК, Бухарина — 32, Троцкого — 16. Однако Владимир Ильич не смирился и добился продолжения обсуждения.