Гример

– Я не собираюсь с тобой спорить. Еще одно слово, и поедешь в дурку. Но прежде я продемонстрирую тебе, что ты не прав. Так ты успокоился?

Я понял, что настаивать сейчас на своем не получится. Руки, ноги связаны. Больше всего я боялся, что Петруха исполнит свою угрозу и воткнет скальпель в шею Инесс. Я молил в душе, чтобы она вновь пошевелилась. Подала какой-нибудь знак.

– Посмотри на нее внимательно.

– Я уже смотрел. И заключение о смерти у меня на руках. Я не первый раз в жизни трупы наблюдаю.

– Я когда-нибудь вытворял подобное? – попытался я воззвать к разуму патологоанатома.

– До сегодняшнего дня – нет. Сумасшествие приходит постепенно, но проявляется внезапно. Вот сейчас ты снова временами кажешься мне нормальным, но говоришь полную чушь.

– Посмотри на нее хорошо. Она же живая. Только что пыталась меня задушить.

– Хорошенький аргумент… И ты еще станешь утверждать, что абсолютно нормален? – не выдержал Петруха, а затем перешел на неискренний тон, каким обычно взрослые говорят с маленькими детьми. – Договорились. Я смотрю… мы смотрим на нее ровно минуту, а потом ты признаешь, что был не прав.

– Или ты признаешь, – напомнил я.

– Естественно, – Петруха щелкнул пальцами и бросил взгляд на часы. – Время пошло.

За минуту ничего не случилось. Если не считать того, что патологоанатом все же, повинуясь моему взгляду, проверил пульс у Инесс.

– Скоро и я с тобой сойду с ума, – произнес он, когда время вышло. – Тебе стоит посмотреть и на это. – Он достал маленькое зеркальце, поднес его ко рту Инесс, подержал немного. – Не запотевает. Дыхание отсутствует, пульса нет. Все это признаки смерти. Теперь твоя очередь исполнять обещанное. Ты успокоился?

– Вполне. Ты только скальпель свой спрячь.

– И то верно… Еще б немного, и я б тебе его в горлянку воткнул. – Петруха засунул скальпель в карман.

– А теперь развяжи. Я же вменяемый.

– Ага, развяжи!.. Ты на меня набросишься. И так насилу тебя утихомирили… Закурить хочешь?

– Пошел ты!.. Я тебе все объяснить хочу. Она же не просто так погибла. Ее заставили под троллейбус броситься! И ночью с ней странные вещи происходили… – Я замолчал, пытаясь прикинуть, с какого конца лучше начать объяснение про приступ агрессивности, про испанца-гипнотизера.

Петруха шумно вздохнул.

– Бред сумасшедшего.

И тут в мой закуток с невинным видом зашел наш невропатолог и даже поздоровался, хотя каждый нормальный человек сперва бы поинтересовался, почему это меня привязали простынями к стулу. Они явно были с Петрухой в сговоре против меня.

– Вот, просит, чтобы я его отвязал, – сказал тот, кого я называл своим другом. – Но мне кажется, что он спятил.

– Ну и отлично, что отвязаться просит, – притворно улыбнулся невропатолог. – Так бы на его месте просил каждый нормальный человек. Ну, понервничал немного. Сейчас все и пройдет.

– Он меня задушить хотел, – пожаловался Петруха. – Было бы еще из-за чего. Нормальные так не поступают.

– Но ты же, Марат, не собираешься снова душить Петруху? – беззаботно поинтересовался невропатолог.

– Зачем, если он свой скальпель уже спрятал?

– А если вынет?

– Тогда снова буду защищаться.

– Логично. – Невропатолог, которому приходилось сейчас выступать в непривычной для него роли психиатра, улыбнулся. – У меня к тебе еще один вопрос, Марат, и будем считать инцидент исчерпанным. Ты готов ответить предельно честно?

– Готов, – согласился я.

– Что ты будешь делать, когда мы тебя развяжем?

Вот на это у меня и не было готового ответа, и это было совсем плохо.

– Я обещаю вести себя мирно, – сымпровизировал я.

– Короче говоря, ничего делать не будешь? Так это не ответ. Ты и сейчас ничего не делаешь, потому что тебя связали. Свобода тебе нужна для чего-то.

– Руки затекли… Все, я готов признать, что ошибся. Мне показалось, что она жива. Нервы сдали. Ребята, извините.

– Развяжем? – Петруха глянул на невропатолога.

– Можно рискнуть. Если что, мы вдвоем. Агрессии вроде больше не проявляет…

Тугие узлы на простынях развязывались с трудом. Наконец я пошевелил руками и с трудом встал.

– Все для твоего же блага, – проворчал Петруха. – Ну и смена выдалась…

Я, стараясь не спешить, не делая резких движений, подошел к Инесс.

– Видишь, она мертва. Никаких признаков жизни. Все остальное – плод твоего больного воображения, – мягко произнес Петруха. – Жаль мне тебя… И не вздумай мне говорить про летаргический сон. Я в этом разбираюсь, иначе бы обязательно настоял на вскрытии.

– Ребята, уйдите. Дайте мне посидеть с ней, – попросил я, стараясь выглядеть вменяемым, сам же косился на Инесс, но, как ни обращался к ней в мыслях, она мне не подавала никаких знаков.

«Дай им знать, что ты жива, – думал я и чувствовал, как мои мысли растекаются в пространстве. – Иначе я не смогу помочь тебе».

– Пошли с нами, – распорядился Петруха. – Тебе выпить надо.

Я не стал спорить. Мы вновь оказались в его кабинетике. На столе появилась бутылка, мензурки.

– Выпьем не чокаясь, – предупредил патологоанатом, разливая.

Минут пять я выдержал. Даже две рюмки осилил. Возможно, держал себя в руках, поскольку надеялся, что Инесс сейчас сама войдет к нам.