Гримус

В маленьком домике с черными стенами было тихо; тихо и прохладно. Тени были повсюду, подобные незримым стражам невидимого и потому непоправимого уродства. Снаружи тучи закрывающие вершину Горы Каф висели подобно второму, грозящему бурей, своду, предохраняя темный дом от бледного, скудного и рассеянного солнечного света, льющегося на горную равнину внизу. Таков был дом Лив, слепой, без фундамента, с накрепко запертой дверью, торчащий упрямым бугром среди скальных уступов уже вырывающихся из-под зеленого дерна, и осел, привязанный к крайнему на опушке леса дереву, был единственным свидетельством жизни в нем. Где-то поблизости пронзительно вскрикнула птица.

Невидимое уродство. За закрытыми ставнями царил невообразимый, космический хаос, отходы жизнедеятельности боролись за пространство на полу и громоздились друг на друга. Пыль недвижимо покоилась толстым слоем на беспорядочно разбросанных книгах и немытой посуде. Половина краюхи, уже совершенно неопознаваемая под слоем плесени, лежала на разбитом дамском зеркальце, и паук протягивал свою паутину между тем и другим. Скомканная одежда, бумага и куски хлеба, все приобрело одинаковый серо-пыльный цвет под панцирным налетом корки вековой грязи. По стенам над земляным полом были развешаны вырезанные из дерева изображения, в сравнении с которыми их предшественники в Доме Взрастающего Сына могли сойти за символы радостей жизни. Жутко изогнутые, скрюченные, сплетенные силуэты, тела, лица и изуродованные члены, наброски ландшафтов, словно взятые из кошмаров — все свидетельствовало о нарастающей мании резчика, все глубже погружающегося в черные пучины ненависти и жажды мести. Если считать, как это принято, что скульптор не создает прекрасное, а просто отсекает все лишнее, то здесь для своих творений он наверняка выбирал деревья, одержимые бесами, изуродованные и изнасилованные ими бесконечно.

Внутренность горного домика состояла из единственной комнаты. В убогих клетках в дальнем углу ходили грязные курицы. В комнате имелись стул и кровать, и вот что странно — среди царящей вокруг общей невероятной неприбранности эти два предмета обстановки выглядели островками чистоты и опрятности. Обтягивающая стул кожа была начищена и блестела, кровать аккуратно застелена белоснежным бельем. Эти кровать и стул казались пришельцами из другого мира.

На стуле восседала непроницаемая тень.

Снова очутиться в лесу означало немедленно отказаться от всех воспоминаний о нормальном цивилизованном мире, стряхнуть с плеч прах и чопорность города, так по-человечески безумного и так безумно человеческого. Зеленый свет, сочащийся сквозь листву, очистил их души. Здесь Взлетающий Орел, высвободившись из сетей самообмана, снова ощутил осязаемую дымку таинственности, окутывающую гору. Чувствовалось, что Виргилий тоже пришел в отличное расположение духа и потому весело, бодро и без слова жалобы влечет вверх по склону свои ломоты, прострелы и мозоли, хватаясь за все попадающиеся на пути сучья и пучки трав и подтягивая свою жирную плоть все выше. Воздух гудел от обилия насекомых, с неба то и дело о чем-то кричали им на непонятном языке пролетающие птицы.

— Magister pene monstrat, — процитировал Виргилий, забыв упомянуть источник.

На минутку они остановились передохнуть. Взлетающий Орел решил спросить объяснений сказанного.

— Это школьный анекдот, — ответил Виргилий, с удовольствием погружаясь в воспоминания. — Юные безобразники написали это на классной доске перед началом урока. Решили посмеяться над учителем. Однако подразумеваемый магистр воспринял написанное вполне спокойно, спросив только, отчего пенис поставлен в аблатив, а не в аккузатив. Тогда один из баловников, задетый за живое, встал и возразил:

— Но, сэр, здесь же аблатив в конечной форме.

Они возобновили свое восхождение. Шутка подбодрила их обоих. Если уж им суждено проиграть сражение, то по крайней мере победа не достанется горе легко. В восторге предвкушения Взлетающий Орел не задумывался о том, что из правил предстоящего сражения ему известны лишь некоторые и что цель его похода тоже не до конца ему ясна. Он просто принимал участие в походе на Гримуса, и ничто другое его не интересовало.

Он яростно почесал рубец на груди.

Взглянув на Виргилия Джонса, Взлетающий Орел заметил, что тот, когда не хватается за траву или ветки, все время держит пальцы рук скрещенными.

На почтительном отдалении от них тихо и незаметно скользила меж камней фигура Мидии, не отставая ни на шаг, но и не приближаясь. Они не слышали ее шагов, потому что даже вообразить не могли, что кто-нибудь станет следовать за ними. Вой и свист Эффекта — не звук, беспокоящий слух, а скорее навязчивое ощущение — близ вершины горы усилился, но и Взлетающий Орел, и Виргилий Джонс, и Мидия, каждый по-своему, умели защищаться от него: Мидия при помощи своей одержимости, Виргилий благодаря давней бесчувственности и безразличию, а Взлетающий Орел благодаря иммунитету, приобретенному после знакомства с Лихорадкой.