Гринтерра (СИ)

— Эй, Жарго! — крикнул Алатас толстому мужику, закутанному в пурпурный плащ. — Сколько дашь за девку?!

— Алатас, друг мой. Смотрю, эта добыча далась Вам тяжелее прочих. — сказал работорговец, осматривая то, что осталось от правой руки бывшего сотника.

— Не надо лишней болтовни Жарго. Сколько дашь за девчонку? — скинув на стол Камалию пробасил громила.

— Ммм… Отборный товар, мой друг. — развязал рот девочке работорговец и осмотрел зубы и глаза. — Я думаю, триста серебряных будут достойной оплатой за твои старания. — ехидно улыбнувшись произнёс толстяк.

— Дурить меня вздумал?! У неё глаза разного цвета, эта редкость дорого стоит! — прикрикнул Алатас. — Четыреста, четыреста серебряных и не одним меньше.

— Хмм… — задумался работорговец. Ему не хотелось злить этого бугаря, тем более что тот всегда поставлял ему хороший и дорогой товар. — Четыреста, так четыреста, Алатас. Считаю это достойным залогом нашей дружбы. — Улыбнулся Жарго и отдал мешок со звонкими монетами двухметровому бородачу. — Приходи ещё, если будет что продать.

— Ага. Конечно… — высыпав на стол монеты рядом с новоявленной рабыней, разбойник принялся их пересчитывать.

Когда главарь закончил подсчёт, Камалия перекувырнулась через горсть монет, набрав себе в рот пару штук и сразу их проглотила. Остальные монеты рассыпались на землю и, проходящие мимо, люди с криками кинулись их подбирать.

— Стоять!!! — Гаркнул Алатас. Люди отпрянули назад. — Мелкая чертовка! — Мужчина схватил пленницу за верёвки и поднял обратно на стол. — В клетку её посади и кляп побольше в рот засунь, она ещё и кусаться умеет!

— Конечно, мой друг. Спасибо за помощь. — толстяк схватил Камалию за шею толстыми пальцами, надел на руки железные кандалы и бросил в близстоящую клетку, закрыв дверь на ключ и накрыв большим куском ткани. — “Дурак! Даже знак анимы не посмотрел. У неё же тату гепарда, очень редкий знак. Она стоит не меньше пары тысяч серебряных.” — ухмыльнулся торговец и встал обратно за свой прилавок. — “Теперь главное не попасться тёмной королеве с этим товаром и можно будет здорово обогатиться.”

***

Бывший анхель рантаров сидел на краю горы Тиабат и вглядывался в даль восточных земель. Могло показаться, что он витает где-то в своих мыслях, думает о чём-то своём, но, наблюдающая за беспокойным отцом, Адеола знала — Ганджи волновался за свою любимую дочь. Его гордыня дала ему повод, возможно, слишком рано отправить своих учеников так далеко от дома. Всё, казалось, должно было быть просто: Камалия и Оби проверяют сына Изаи и его подготовку, а затем, если смогут, забирают фальшивое знамя роты лучников Вимур. Но… Но. Было какое-то чувство у бывшего сумасброда гринтерской армии, которое можно было бы назвать по-разному: интуиция, дополнительный расчёт, беспокойство отца за дочь; и это чувство не давало покоя душе седеющего командира.

Поднимая ветер и разгоняя крыльями мощные потоки воздуха, рядом с воином, которого раньше кликали Тигром Юга, приземлился большой чёрный ворон. Кого-то, возможно, удивила бы та деталь, что этот вид птиц не обитал в этих краях, но Ганджи Бадд знал, что этих пернатых разводил его хороший друг, староста деревни Торгейн, десятник рантарской армии и лучший лучник из тех, кого знал Ганджи, Изая Вимур. Этот человек был одним из тех, кто, по мнению Бадда, принёс победу в Краткой войне. Его хладнокровие хоть и играло, порой, с ним странную шутку, но, в частности, позволяло решать многие проблемы заранее. Знак летучей мыши, который унаследовал его сын Зак. Позволял видеть Изае на пару километров вокруг себя и безошибочно определять местонахождение врагов. Только из-за этого доверия к старшему Вимуру, Ганджи всё ещё сидел и не двигался с места, оставляя Камалию и Оби на попечение старого друга. И всё бы было в порядке, но чёрный ворон заговорил:

— Кар! Ганджи! Кар! Напал Алатас! Кар! Твоя дочь в опасности! Кар! Изая Вимур проиграл!

***

Прошли сутки с момента продажи Камалии работорговцу. Жарго был очень хитрым торгашом и созданный им образ толстого лысого доброго дяди был лишь для прикрытия его истинной натуры. Девочку покормили и напоили, если кусок зачерствелого хлеба и миску с грязной водой можно было считать едой и питьём. Камалия слушала, как и что говорил работорговец клиентам, порой улавливая наречия, которых раньше никогда не слышала. А иногда, поднимающийся подол пурпурного плаща оголял ноги Жарго, где на икре Кама увидела знак самого злого зверя на континенте, медоеда.

“А так ведь и не скажешь.”