Гринвич-парк

Ковер был мамин. Она привезла его из путешествия по Греции. Скатала в рулон, положила на рюкзак и привезла. А теперь он, вероятно, испорчен. Пятно — от красного вина. Бутылка наверняка из папиной коллекции. Я принимаюсь оттирать пятно. От мочалки летят темно-зеленые ошметки, от ковра, начинающего расползаться, отделяются ворсинки. Так еще хуже.

Потом внезапно перед глазами появляются другие узоры — черно-белые змейки, красно-желтые крапинки. И это не первый раз. Такое со мной бывало, когда я принимала лекарства. Когда была нездорова, после выкидышей.

Горячие слезы обжигают глаза. Я хочу, чтобы ковер стал таким, как раньше. Хочу, чтобы ковер был чистым. Представляю маму в молодости, до ее знакомства с папой: короткая стрижка, загорелые плечи. Она таскалась с этим ковром по паромам и автобусам. Все говорили ей, что она сумасшедшая, а ковер ей очень полюбился. Она хотела расстелить его дома. Есть мои детские фотографии, на которых я, малышка, сижу на этом ковре. А теперь я допустила, чтобы его испоганили.

Я поднимаюсь с колен. Перед глазами вновь плывут круги и крапинки, как абстракция на экранной заставке. Потом они постепенно исчезают, и я вижу ее. Рейчел стоит рядом с Чарли и что-то шепчет ему на ухо. И на ней мамино синее бархатное платье. То, в котором она выглядела настоящей красавицей. То, что купила у хиппи на рынке, куда пошла вместе со мной, давным-давно.

Меня будто ударили в живот. Я ковыляю по лестнице в ванную, валюсь там на пол. Руки словно свинцом налились. Что со мной? Либо я разрыдаюсь, либо меня стошнит. Что же вытворяет Рейчел? Почему на ней мамино платье? Что еще она украла? Ноутбук? Фотографию? Платье? Моего брата? Кто эта женщина, которую я пригласила в наш дом?

Тошнота проходит. Я ложусь на бок, щекой прижимаюсь к холодным напольным плиткам ванной. Лежу какое-то время, пока сердцебиение не замедляется. В открытое окно вплывают запах костра, ритмичный бой музыки, людской гомон. Внутри у меня завязывается узел гнева. Достаточно я мирилась. Пора в лоб спросить, что все это значит?

Комната, в которую мы поместили Рейчел, находится на другой стороне лестничной площадки. Я толкаю дверь. Перед глазами все еще плывет. И вдруг я кое-что замечаю. То, чего прежде не было, а, может, и было, но я не обращала внимания. Диван стоит неровно, будто накренен в одну сторону. Или такое впечатление создается из-за скомканных простыней? Ползая на четвереньках, я проверяю каждую ножку. И вижу, что под одной половица выпирает, будто ее кто-то выпихивает снизу.

Я плотно закрываю дверь, отгораживаясь от шума вечеринки. Но все равно слышу басовые ритмы, напоминающие глухие удары сердца. В комнате жарко. Я снова опускаюсь на четвереньки. Это не игра моего воображения. Одна половица не на месте. Будто ее вырезали ножовкой и приподняли.

Напрягая силы, я сдвигаю в сторону диван. Пытаюсь вытащить половицу, и она поддается. Вверх вздымается рой опилок, а моему взору открывается то, что лежит внизу.

Предметы аккуратно сложены между двумя пыльными перегородками. Лэптоп с обернутым вокруг него шнуром. Конверт с напечатанной на нем буквой «В» — тот самый, что я видела в чемодане. Купюры по пятьдесят фунтов — много купюр. Гладенькие, ровненькие, сложенные в аккуратные пачки, они казались такими же ненастоящими, как деньги в игре «Монополия». Лежали в полиэтиленовом пищевом пакете, который, вероятно, оторвали от рулона в моей кухне.

Я откладываю пакет с деньгами в сторону. Под ним кое-что еще. Стопка газетных вырезок, скрепленных заколкой для волос. Часть из них новые, другие — пожелтевшие, скрутившиеся от времени. Я вытаскиваю их и кладу перед собой. Старые, десятилетней давности, когда мы еще учились в университете, лежат сверху. Присмотревшись, я замечаю, что они датированы 2008 годом, когда мы окончили Кембридж. А потом понимаю, что это статьи о Кембридже. О том происшествии, о котором расспрашивала Кэти. О том, что случилось с той девушкой — тем летом, когда мы сдали выпускные экзамены.

Но это еще не все. Вот фотография, которую я нашла, — где мы все вчетвером, после университетского спектакля. Та, что была разорвана и затем кем-то склеена. Под ней — какие-то бумаги. На вид распечатки электронных авиабилетов и посадочных талонов. Они все скреплены вместе и свернуты пополам, так что фамилий, дат и прочего мне не видно. Я достаю их, и мой взгляд падает на паспорт. Но в этот момент на лестнице раздаются шаги, кто-то идет сюда.

Трясущимися руками я кладу авиабилеты и беру паспорт, открываю его.

Паспорт на имя Хелен МЭРИ ТОРП. Дата рождения — 9 мая 1986 г. Место рождения — Лондон. Номер паспорта — мой. Это мой паспорт. Наверняка.

Только вот на левой стороне, где должно быть мое фото, пустое место. Мое лицо вырезали.

Скрип дверных петель. Сотрясаясь всем телом, я резко оборачиваюсь.

Это она.

Кэти

На улице кто-то предлагает мне сигарету. Я беру ее. Вообще-то я не курю. И раз мне захотелось покурить, это верный признак, что я выпила лишнего. Я благодарю за сигарету и плетусь в дальнюю часть сада. Такое чувство, что я в полном одиночестве.