Гриша

Дня три он прожил у Евпраксии Михайловны, и не было еще никого, кто бы так по сердцу пришелся Грише, как этот постник и молчальник. Хотя, по его словам, и держал он странствие только по таким людям, что сами древних обычаев держатся, а все-таки ел и пил из своей посудины; воды, бывало, не зачерпнет из общей кадки, сам сходит на речку, сам почерпнет водицы в берестяный свой туесок. И к вареву, что принесет, бывало, ему Гриша с поварни Евпраксии Михайловны, пальцем не коснется, оком даже не взглянет, пока не очистит молитвой, не положит сотни земных поклонов: столь доброопасную строгость в общении с малознаемыми людьми имел… Сперва все допытывался он у Гриши об Евпраксии Михайловне, да не про то, как душу спасает, какого держится толку, из каких старцев у нее отец духовный, а в каком капитале, каковы у нее дела по торговле, воротились ли из Москвы сыновья, за наличные ли деньги товар они продали… И все будто стороной, мимоходом. Говорит ему Гриша, что знает, про что услыхал ненароком; а отец Ардалион тяжко вздыхает: "Ох, суета, суета! — говорит. — Как-то за эту суету на страшном Христовом судище ответ давать? Всяким людям, чадо, уготована часть в царствии небесном; внидут в селения праведныя и тати, и разбойники, и блудники, и сластолюбцы, аще добрым покаянием, постом и молитвою очистят грехи свои; не внидут же токмо еретик и богатый… Нет им части в славе божией!.."

Ночью с правила не сходит Ардалион — лестовок по сту стоит.

По душе пришелся Грише такой строгий, суровый, а проклятия на впадших в суету так и льются потоком из уст его. На третью ночь, когда уж все стихло, и Ардалион, поставив в особом углу медные образа свои, — чужим иконам он не поклонялся, — хотел становиться на правило, — робко, всем телом дрожа, подошел к нему Гриша. Кладет перед ним уставные «метания», к ногам припадает.

— Жажда душа моя, — говорит, — учительного словеси твоего, отче святый, стремится к тебе дух мой… Не отвергни меня, грешнаго!

— Чего ты хочешь, чадо, от меня неискуснаго? — тихо спрашивает Ардалион, сидя на скамье.

— Дай мне часть в молитвах твоих праведных, дозволь с тобою на правило стать… А потом учи меня… До смерти готов служить тебе, до смерти готов от тебя поучаться.

— Добр извол твой, чадо!.. Добр твой извол… Но на общение в молитве с тобой дерзать не могу.

— Отче святый, — я правой веры, я старой веры — никоея ереси нет во мне… Великий я грешник перед господом; но ни еретиком… ни идоложерцом не был.

И градом катились слезы по щекам восторженного Гриши.

— В нынешния, последния времена, — тихой, вкрадчивой речью заговорил Ардалион, — мир преисполнен ересей… Благодать взята на небо, и стадо избранных верных христовых рабов малеет день ото дня. Да, чадо, вселенная стала пуста, нет в ней больше истиннаго благочестия, темный облик злолютых ересей всю землю мраком покры. Пустил враг-дьявол по людям многопрелестную власть свою. Все осквернено: и грады, и села, и домы, и стогны — смрад сатаны дышит повсюду. Как волки в овчиих кожах, являются слуги его, глаголя: "я правой веры, я старой веры". Все старообрядцами нарицаются — и те, что зовутся поповщиной, а вера их пестра, и те, что поморцами прозваны, федосеевцами, филипповцами — но все они единаго порожденья, геенской ехидны. Крещение их — несть крещение, но паче осквернение… Всяк, имеяй часть с ними — еретик и от бога отвержен… Какую-б острогую жизнь ни повел он в трудах, в посте, в молитве, в милостыни, в нищелюбии и страннолюбии — всуе трудится. На челе и на десней руце его — антихриста печать… Уготован он дьяволу и аггелом его, того ради, что он — еретик.

— Где-ж правая вера, отче святый? Скажи… Выведи меня на истинный путь.

— Вера истинная — в пещерах, в вертепах, в пропастях земных. Теперь все в мире растлено прелестью антихриста, — и земля, нечестием людей на тридцать сажен оскверненная, вопиет к богу, просит попалить ее огнем и очистить от скверны человеческой. Кто спасения ищет, все должен оставить — и отца, и мать, и родных, и друзей, ото всего отрещись и бегать в пустыню. Не следует жить под одною кровлей — твоя ли она, чужая ль, все равно — беги и странствуй по земле, дондеже воззовет тя господь. Свой кров иметь — грех незамолимый, никакими молитвами его не избудешь, никакими поклонами его не загладишь, никаким делом душевнаго спасения от него себя не очистишь. Буди, яко птица небесная, — тогда вся вселенная будет твоя!.. Беги и брань твори со антихристом!..

— А где он, отче? И как с ним брань творити?..

— Брань со антихристом — противление заповедям его. Прехвальнее того подвига и спасительнее для души нет ничего.

— Я готов, отче, — порывисто вскрикнул Гриша, вскочив на ноги.

До того он сидел при ногах Ардалиона.

И мигом сиявшее душевным восторгом лицо его омрачилось. Снова припал он к стопам Ардалиона и, обливаясь слезами, заглушая слова рыданьями, молвил:

— Недостоин я, отче святый, недостоин такой благодати. От юности моей бороли мя страсти, не устоял, окаянный… Не устоял супротив сетей дьявольских: осквернил тело и душу. Пал я, отче святый… Погубил целомудрие!..