Остальные стражники, оголив ятаганы, вмиг окружили их. Из-под густых насупленных бровей на троицу глядели одиннадцать пар гневных глаз. Смерть одного из них, не могла остаться безнаказанной, но они были на службе, поэтому ждали приказа каравана-баши.
— Э, вы что сделали?! — крикнул толстяк, когда его верблюда подвели к убитому стражнику. — Я задаток ему уже дал, а отрабатывать кто будет?
Назифа подошла к мертвецу, наклонилась и вытащила кинжал из его головы. Темно-красная кровь хлынула, покрывая его лицо, и закапала на песок. Девушка брезгливо поморщилась, рассматривая кинжал, и вытерла кровь о его одежду. Все, молча, наблюдали за ее действиями, пока Гриша не вышел вперед. Он шумно выдохнул и громко сказал:
— Меня ударил твой человек. Назифа всего лишь защитила меня. Что ты хочешь за своего стражника?
— Да что ты можешь, цыпленок? — надменно сказал он. — У тебя нет ни денег, ни здоровья. А вот с девушкой можно что-то порешать.
Он бесстыдно вытянул свои жирные губы и послал ей воздушный поцелуй. Гриша увидел, как сжались кулаки Назифы и поспешил ответить:
— У нас есть три золотых!
— Ха, три золотых. На эти деньги даже корову не купить, не то, что бойца. Взять их! — последнюю фразу он выкрикнул и махнул стражникам.
Те пошли в наступление. Гриша вынул саблю и понял, насколько он бесполезен, ведь правая рука была ранена, а левой он сражаться не умел. Назифа вытащила кистень и завертела им, хищно глядя на мужчин.
Вдруг сзади заверещал Ур. Один из стражников подошел к нему сзади и приставил нож к горлу.
— Сдавайтесь или я его зарежу, — зашипел стражник и воткнул острие ножа в челюсть Ура. Тот испугано вскрикнул и по лезвию потекла капля крови.
Гриша с Назифой переглянулись. Сдаваться без боя не хотелось, но жизнь Ура была дороже, поэтому сабля и кистень полетели на землю.
— Вот и хорошо, — довольный караван-баша почесал огромный живот и велел. — Скрутить им руки и привязать к моему верблюду!
***
— Кто тебя просил трогать мешок? — зло зашипела Назифа и толкнула плечом Гришу. — Какая тебе разница, что там?
Юноша зыркнул на нее из-под насупленных бровей и виновато пробурчал:
— Пословицу знаешь: кабы знал, где упадешь, то соломку бы подстелил. Я, между прочим, больше всех пострадал.
Он кивнул на руку с запекшейся кровью. Ур уговорил каравана-баши разрешить посыпать рану лечебным порошком, чтобы не началась горячка. Толстяк хоть и был зол, но разрешил. Рана тут же покрылась коркой и перестала пульсировать болью.
Троицу стражники привязали к верблюду каравана-баши и теперь они плелись за вонючим животным, которое испражнялось прямо им под ноги.
— Мне показалось, что он пошевелился, — зашептал Гриша.
— Кто? — непоняла Назифа.
— Кто-кто, мешок.
— Пф-ф, перегрелся ты, что ли? — усмехнулась она.
— Не хочешь — не верь, — надулся он. — Только внутри там что-то твердое и одновременно мягкое. И это что-то еле слышно ойкнуло.
Ур, который прислушивался к их разговору, тронул Назифу за руку. Та, повернулась и кивнула. Гриша понял, что они знают, что в мешке.
— И что там? Говорите, я видел, как вы переглянулись, — возмутился он.
Но тут затрубил рог и караван остановился. Погонщик, который вел верблюда толстяка, прикрикнул и хлестнул животное плетью по ногам. Верблюд повиновался и опустился. Вслед за ним легли остальные верблюды.
— Наконец-то, — караван-баши сполз с паланкина и потянулся. — Как же мне все это надоело. Все! Больше не пойду. Вот продадим груз в Самуранде и сразу домой.
На время отдыха троицу отвязали от верблюда, и они сели подальше от дурно пахнущих животных и злобно глядящих стражников. Назифа достала их скромный провиант и разложила на еще одном куске материи от балахона Ура, укоротив тем самым одеяние до колен.
Три погонщика и стражники расстелили на земле покрывала и выложили на большие блюда еду: фрукты, лепешки, вяленое мясо, сладости и воду. Гриша заметил, как один из погонщиков — сгорбленный старичок, насыпал в подол сушенные сливы и груши. Затем, опасаясь, как бы его не заметили, подошел к верблюдам и стал накладывать горстями сухофрукты в мешки.
— Эй, Ур, — тихо позвал Гриша. — Что же там в мешках?
— Лирры. Они продают лирров, — Ур оглянулся, чтобы удостовериться, что никто не подслушивает и продолжил. — На них запрещено охотиться, ловить и продавать. Но такие нечестивцы, как этот баши, не боятся возмездия, поэтому творят, что хотят.
— Это животное?
— Не совсем. Они, в отличие от обычных животных, умеют говорить и строят себе дома из глины, смешанной с прочной прибрежной травой.
— Многие животные строят себе гнезда, норы или плотины. И все разговаривают, только на своем языке: кто-то щебечет, кто-то мычит или квакает, — отмахнулся Гриша и с трудом откусил кусок от зачерствевшей лепешки.
В разговор вмешалась Назифа.
— Неправильно ты объясняешь, — она налила из бурдюка остатки воды в глиняную кружку и протянула Грише. — Лирры говорят на нашем языке и умеют колдовать.
— Пф-ф! — прыснул юноша. — Ага, так я и поверил! Говорящие хорьки-колдуны.
Но Ур без тени улыбки подтвердил слова Назифы.
— И что же они колдуют? — недоверчиво спросил Гриша.