Гришкин менталитет

Венесуэлец, сплетя смуглые руки на груди, стоял на поросшей кугой кочке. В его глазах блеском тоже играло удовлетворение. Он изображал большим и указательным пальцами правой руки кольцо: все, мол, о кей, ребята. И лишь опальный Курортник ходил по берегу, как побитый пес. Он останавливался возле корзины, смотрел в нее, путался в выпавшей из охапки штанине, скреб затылок и снова ходил по берегу.

А у нас уже третий забред. Он чуть не стал для меня роковым.

Дядюшка энергично пошел на выбред, когда в воде в сторону Вторчермета метнулось что-то темное. То ли пролетевшая галка создала тенью эту иллюзию, то ли лягушка – ночная певунья, коих предостаточно в култайских водоемах, возрадовавшаяся людям, но напуганная сеткой, поспешала так проворно спастись. Только Вторчермет, слышавший еще в дороге вопрос Курортника об анаконде, воспринял все по-своему. Он с криком «змея!», оттолкнувшись клячей ото дна, взвил над озером и плюхнул животом на воду, а затем, шумно оставляя за собой буруны и пену, ринулся к берегу. Но дядюшка, прекрасно знавший всех возможных обитателей местных водоемов, в несколько прыжков догнал и восстановил паникера на место. И уже вновь капроновая струна с поплавками натянулась от напора воды. Я же, неосторожно наступивший на сетку, был опрокинут при рывке незадачливого рыбака внутрь бредня и, не замеченный никем, лежал в той самой мотне. Караси, обеспокоенные теснотой непривычного вместилища, ударялись мне в лицо носами, били легонько хвостами. Не в состоянии встать на ноги, я быстро оценил ситуацию, в которой оказался, и смиренно стал считать до восьмидесяти: опыты детства оставляли надежду выдюжить этот промежуток времени в качестве земноводного – не употребляя кислорода.

Когда моя тушка, уже конвульсивно подергивающаяся, появилась над прибрежной мелью, сквозь налипшие водоросли я увидел метнувшегося опрометью прочь от берега Вторчермета. Только черный ситец, пузырясь, бился на нем, как стяг. Он исчез в мгновение ока. Дядюшка же, пав ниц, стал вибрировать всем телом, пытаясь уйти поглубже в тину. Венесуэлец бросился наземь, проворно работая локтями, отполз по-пластунски поглубже в травостой и, развернувшись лицом к озеру, стал наблюдать за обстановкой. Быть может, он действительно имел когда-нибудь дело с анакондой и знал приемы борьбы. И лишь Курортник не потерял самообладания. Схватив корзину, он подбежал и грохнул ею меня по голове. Шумно выдыхая при ударах, не выпуская из рук закрепленной дядиным распоряжением ноши, он колошматил до тех пор, пока в руке у него не осталась лишь дужка с торчащими прутьями, после чего бросился на меня, работая коленками, кулаком, а помимо еще пытаясь пальцами вцепиться в глаза. Не в силах терпеть побои, я рванул всем корпусом, сбросил седока, и только тут злополучная мотня освободила меня из пут. Курортник стоял с округлившимися глазами. Щеки его стали розоветь.

– Ты откуда это, дядь Дамир?

Дядюшка, обнаружив ошибочность поднятой тревоги, тут же прекратил попытки вписаться в окружающую среду и через минуту бранил не в меру ретивого подсобника.

– Куда прешь, когда тебя не просят? – выговаривал он.

– Так ведь вас защищал, – оправдывался храбрец. – Ты-то вон в тину нырнул.

– Я?! В тину?! – возопил дядюшка. – Я нырнул? Да ты что? Разве не видел, что я просто поскользнулся?

Лишь венесуэлец улыбался, сочтя все за разыгранную для него сцену. Курортник, чувствуя вину, собрал карасей, тех, которые не успели упрыгать в воду, – на три-четыре жарешки, собрал порванный корзиной бредешок.

Домой шли унылые. Тело чесалось от озерной воды. Что любопытно, больше всех чесался Курортник. Он останавливался, доставал пяткой до укрупнившейся за лето ягодицы и долго растирал ее. Вторчермет (мы догнали его версты через две, сидящим в размышлении, как Христос в пустыне, у обочины дороги на камне) при этом от удивления раскрывал рот.

– Здорово получается. Как это ты так? – говорил он.

А Курортник, не понимая, оглядывался: что там увидели у него за спиной?

Заботливая матушка к нашему возвращению затопила баньку и, встретив радушно, приняв то, что мы принесли, тут же взялась чистить рыбу. А мы, не медля ни минуты, не слыша ее, просившую подождать, чтобы коварно затаившийся в печной золе уголек остыл, пошли отмываться, осваивать первый пар. Лишь гость не пошел с нами, сославшись на то, что так и не привык к жаркой русской бане, тропические температуры рядом с которой, считал он, значительно щадящи для его термостойкого организма.