Гризли

И Реджинальд увидел громадную голову крокодила с раскрытой пастью. Пресмыкающееся спало, по-видимому, крепким сном, греясь на солнце. Реджинальд поднял было ружье, чтобы выстрелить в крокодила, но в это самое время в кустах послышался шорох, и из них вышла великолепная молодая тигрица, направляясь к водопою. Едва только зверь сделал несколько шагов вперед, как заприметил крокодила и стал подкрадываться к нему, не производя ни малейшего шороха своими мягко ступавшими лапами. Реджинальд был очень рад тому, что не выстрелил в крокодила, так как, вероятно, тигрица бросилась бы на него именно в тот самый момент, когда он очутился бы безоружным. Он стал соображать: выстрелить ли ему в прекрасное животное? Но в то же время ему любопытно было увидеть, что оно станет делать с крокодилом. Тигрица продолжала подкрадываться, пока не очутилась очень близко от чудовища. Тут, сделав прыжок, она схватила язык крокодила, с намерением, по-видимому, вырвать его. Едва только крокодил почувствовал в своей пасти лапу тигрицы, как сжал громадные челюсти и, крепко захватив в них ее лапу, потащил к воде. Боль была так сильна, что тигрица не в силах была оказать никакого сопротивления; она не в состоянии была даже схватить в свою пасть голову крокодила. В то время как тигрица ревела от боли, крокодил медленно тащил ее по направлению к реке, и инстинкт подсказывал ей, что если только пресмыкающемуся удастся нырнуть в воду, то она погибла. Все ее усилия оттащить крокодила назад оставались напрасными. Она выбивалась из сил. Тем временем обезьянам все это казалось очень потешным, и они, увидев, что оба врага их заняты друг другом, стали спускаться к нижним ветвям; а одна из них, посмелее, вздумала даже схватить тигрицу за ухо. Та подняла лапу, готовая одним ударом покончить с ней, но обезьяна успела уйти от тигрицы, проворно вскарабкавшись снова наверх. А крокодил продолжал все тащить несчастную тигрицу ближе и ближе к реке. Она оглядывалась вокруг себя, как бы отыскивая какую-нибудь ветку, за которую могла бы ухватиться и спастись от неминуемой гибели. В этот момент глаза ее остановились на Реджинальде, и она посмотрела на него так, как будто, казалось ему, умоляла его выручить ее из беды. Еще несколько секунд – и крокодил дотащил бы ее до воды. Но в этот самый момент тигрица успела крепко ухватиться за ствол дерева, нависшего над рекой, и удержаться за него, рискуя в то же время тем, что крокодил откусит ее лапу. Очень может быть, что в этот момент пресмыкающееся могло завидеть своих врагов – людей или же оно получило неожиданный толчок, из-за сильного сопротивления, оказанного пленницей, только крокодил раскрыл вдруг пасть. При этом тигрица быстро отдернула свою истерзанную лапу, и крокодил тяжелым шлепком нырнул в воду, оставшись без добычи. А тигрица, опасаясь, вероятно, чтобы крокодил не вернулся снова, поплелась обратно в чащу, оглашая воздух болезненным рычанием.

– Стреляйте же, сагиб, стреляйте! – вскрикнул шикари-валлах.

Но Реджинальд не решился послушаться его. Медленно тигрица прокрадывалась вперед, опасаясь его, вероятно, больше, чем прежнего своего врага. Она направила на Реджинальда свой взгляд, в котором недоверие было смешано со страхом. Сознавая свое бессилие вступить в борьбу, она, по-видимому, решилась, если можно, ускользнуть от новой беды, но свалилась от истощения на землю. Туземцам казалось просто безумием со стороны Реджинальда то, что он тут же не порешил с нею.

– Нет, я не стану стрелять в нее, – сказал Реджинальд в ответ на их настоятельные советы. – У белых людей не принято убивать лежачего врага. Смотрите – бедная тигрица глядит на меня, точно умоляет о помощи!

– Как вам угодно, сагиб, – ответил шикари-валлах. – Но когда она оправится, то станет матерью бесчисленных тигров и тигриц. И кто может сказать, скольких людей они уничтожат?