Гризли

Начав это восхождение, он уже больше ни разу не подымал глаз к гребню горы. Для того чтобы разглядеть этот гребень, ему пришлось бы сначала остановиться и свернуть чуть в сторону, так как подъем был очень крут. Вот и получилось, что даже на полпути к вершине он не увидел Ленгдона и Брюса, появившихся на вершине с той стороны горы и спускавшихся ему навстречу. Не услышал он и их запаха — ветер дул в сторону охотников.

Так, ничего не подозревая об их присутствии, вступил медвежонок в полосу снегов. Весело обнюхал он отпечатки огромных лап Тэра на снегу и направился по следу. А выше, прямо над ним, притаились Брюс и Ленгдон.

Оба низко пригнулись к земле, бросив ружья на снег и держа в руках наготове поспешно сорванные с себя толстые фланелевые рубашки. И, как только Мусква приблизился футов на двадцать, они кинулись на него сверху с быстротой снежной лавины.

Мускве удалось справиться со своим оцепенением, когда Брюс уже оказался прямо над ним. Медвежонок заметил и осознал опасность лишь в самый последний миг. И в тот момент, когда Брюс бросился на него сверху, как сеть, растянув в руках рубашку, Мусква метнулся в сторону. Упав, Брюс захватил полную рубашку снегу и крепко прижал этот ком к груди, решив на мгновение, что поймал медвежонка.

В ту же секунду и Ленгдон нырнул в снег так, что проехался на животе через длинные ноги друга и кувырком покатился вниз по снежному склону. А Мусква тем временем кинулся с горы вниз с быстротой, на какую только были способны его короткие ноги. Но Брюс уже несся по пятам за медвежонком. Ленгдон присоединился к нему, отстав футов на десять.

Неожиданно Мусква резко рванулся в сторону, и Брюс по инерции пролетел вперед ярдов тридцать — сорок; ему удалось затормозить, согнувшись пополам, как складной нож, и цепляясь ногами и руками за мягкую глину. Ленгдон же свернул и гнался теперь за Мусквой.

Он кинулся на землю, растянув перед собой рубашку, но как раз в этот момент Мусква опять вильнул в сторону. Когда Ленгдон снова вскочил на ноги, на лице его были ссадины, а изо рта он выплюнул чуть ли не с полгорсти земли.

К несчастью, Мусква не успел увильнуть в сторону и столкнулся лицом к лицу с Брюсом. Свет померк для него, и он чуть не задохнулся, закутанный с головой во что-то плотное. Над ним прозвучал победный рев врага.

— Вот он! — орал Брюс.

Накрытый рубашкой, Мусква царапался, кусался и яростно рычал. И, пока не подоспел Ленгдон со второй рубашкой, Брюсу хватало работы. Очень скоро Мускву спеленали, как грудного ребенка. Лапы и все тело скрутили так туго, что нельзя было шевельнуться. Только одну голову оставили на свободе. Она была единственной частью его тела, которая высовывалась наружу и могла двигаться.

И была она такой круглой, перепуганной, смешной, что минуты на две Ленгдон и Брюс забыли все неудачи и огорчения этого дня и хохотали до слез. Затем Ленгдон сел с одной стороны Мусквы, Брюс — с другой. Набили трубки, закурили. А Мусква не мог даже ногой шевельнуть в знак протеста.

— Хороши охотники! — проронил Ленгдон. — Пошли по гризли, а нашли вот что!

Он взглянул на медвежонка. Мусква смотрел на него такими серьезными глазами, что Ленгдон на миг онемел от изумления. Потом не спеша вынул трубку изо рта и протянул руку.

— Детка, детка, хороший… — увещевал он медвежонка.

Мусква прижал уши, а его глаза, обычно такие живые, остекленели, тверд и непреклонен был их взгляд. Брюс незаметно для Ленгдона выжидательно ухмылялся.

— Детка не кусается… нет, нет… детка милая… мы ее не обидим…

И вдруг острые, как иголки, зубки Мусквы впились в палец Ленгдона. В тот же миг дикий крик потряс горы. А от радостных воплей Брюса дичь, наверное, разбежалась на целую милю в округе.

— Чертенок! — только и мог выговорить Ленгдон.

А через минуту уже сосал укушенный палец и хохотал вместе с Брюсом.

— Молодчина… парень хоть куда! — сказал он. — Назовем его Злюкой, Брюс. Клянусь святым Георгием, о таком медвежонке я только и думал с тех пор, как впервые попал в горы. Я увезу его домой! Но каков хват, а?

Мусква повернул голову и внимательно рассматривал Брюса. Ленгдон встал и оглянулся на вершину горы. Лицо его окаменело, стало жестким.

— Четыре собаки! — проронил он как бы про себя. — Три внизу, одна — на горе…

Помолчав с минуту, он снова заговорил:

— Ничего не понимаю, Брюс. Ведь они затравили для нас полсотни медведей, и до сих пор мы не потеряли ни одной из них.

Брюс в это время был занят тем, что перевязывал сыромятным ремнем из оленьей кожи Мускву поперек тела. Закрепив петлю, он вывязал нечто вроде ручки, за которую медвежонка можно было нести, как ведро с водой или оковалок бекона. Когда он встал, Мусква закачался в воздухе.